Зашёл на несколько минут к Маре забрать книги, увидел её, такую задушенну скукуй, унылую и усталую от того, что этот вечер предстоит провести в четырёх стенах, тут же отложил книги в сторону и потащил её туда, не знаю куда. Она, разумеется, минут пять поотбивалась, мол, лень ей (ничего, так я тебя потащу!), устала она (от сидения дома, что ли?), занята она (чем, просиживанием низа спины?), ненакрашенная она (меня, что ль, соблазнять?), но всё-таки обулась, накинула куртку и позволила вытащись себя под небо синеющее.
Отвёз её в Лошицкий, где Мара, оказывается, ни разу в жизни не была, а потом пешком, закоулками, задворками провёл через весь проспект в старый добрый парк Горького. Потом, всё так же подворотнями, окруженными с двух сторон старыми домами, ни разу не выйдя к проспекту, оглушающему звуками машин и людей, - в ботанический сад, куда пробираться пришлось через забор. И Мара который раз за этот вечер благодарила меня за то, что я её вытащил.
Уже после, устроившись на последнем сиденье автобуса сотого маршрута, пересекающего весь проспект, Мара устало положила голову мне на плечо и долго-долго, почти что не моргая смотрела в окно на огни ночного города, подбегающие всё ближе и ближе к автобусу.
- А знаешь, - вдруг сказала она, отрвавшись от раздумий, - твой город и правда очень красивый. Гораздо красивее того, который за окном.
Мой город? Нет, что ты, Мара, солнечная... Я не показал тебе ни кусочка моего города, это была всего лишь часть твоего и всеобщего Минска, но просто та часть, которую ты плохо знаешь и никогда особо не любила.
Я ей ничего не ответил, только улыбнулся, наверное, фальшиво.
И подумал, как всё же странно: я провёл добрый вечер в компании очень хорошего человека, которого знаю много лет с детства, мне сейчас улыбается довольное существо, которое я сам сделал таким с помощью одной лишь прогулки по вечернему городу... Но почему-то это не задевает никаких струн в душе, оставляя после себя вопрос, а существуют ли они, эти струны, вообще. И почему-то внутри как-то пусто и даже пустынно, только одно немного грустное ощущение - что я ничуть не был бы огорчён, если бы вместо этой прогулки с Марой прошёл в одиночестве, или просидел бы за компьютером, или проторчал бы в каком-нибудь баре...
Но, конечно, Маре я этого не сказал. Зачем портить ей добрый вечер? Хотя, по сути, мне ведь было бы всё равно, если он у неё был бы испорчен. Ведь так? Так. Ровным счётом всё равно. И всё же я ничего ей не сказал, а, улыбаясь, попрощался возле её подъезда и пошёл дальше.
И самому слегка жутковато стало от этой своей сухости. Не знаю, изменилось бы это ощущение, если бы на месте Мары был кто-то другой? Скорее всего, нет.
Тем более жутко.
И - привычно.