Метро похоже на гигантский муравейник. Это сравнение настолько избито и упомянуто кем только можно в самых разных литературных и окололитературных источниках, что невольно заставляет поморщиться, если слышишь или читаешь его очередной раз. Однако такая отрицательная популярность отнюдь не делает метро хоть немного меньше подобным увеличенному в размерах жилищу муравьёв, внутри которого снуют в двух направлениях ручейки живых существ, по странной прихоти природы являющихся людьми, а не насекомыми. Может быть, рано утром, или за некоторое время до «часа пик», или перед самым закрытием станции метро слегка пустеют, и тогда в них можно даже найти то самое очарование, о котором с таким воодушевлением говорят борцы за сохранение исторического наследия предков, способные найти красоту даже в насквозь проржавевшем медном кране, если он изготовлен на заводе «Заря» сотню лет назад. А ведь на самом деле ни водопроводные краны, ни станции метрополитена, ни сами люди почти не изменились с того самого дня, когда, выражаясь высокопарно, человечество шагнуло в космос. Всё так же ржавеют старые краны, осыпается побелка там, где по какой-то причине потолки не покрыли специальным составом – очень стойким и неприятно дорогостоящим, - и текут на станции метро в двух направлениях бесконечные потоки спешащих по своим делам людей, большинству которых откровенно нет никакого дела до бороздящих просторы вселенной космических корабликов, отсюда почти похожих на игрушки или выдумку свихнувшегося писателя-фантаста. Текут себе и текут. Как муравьи.
Девушку я заметил сразу же, как смог вырваться из встречного потока, куда влился по невнимательности, когда чуть отступил ближе к краю платформы, чтобы взглянуть на часы и сверить время по моим наручным. Отставали на целую секунду. Не мои, конечно. Есть у меня такая глупая привычка, больше похожая на примету: всегда сверять время по своим часам. Если другие отстают от моих, значит, всё будет в порядке. Если спешат – жди проблем. Впрочем, на этот раз я даже толком не осознал, отстают часы или спешат, - заметил стоящую посреди станции девушку и почему-то сам остановился, выбился из потока людей, кажется, попутно пихнув кого-то локтем, замер рядом с ней и пригляделся. Вот уж не знаю, чем девушка привлекла моё внимание: не было в ней ничего особенного. Миловидная, симпатичная, но вполне обычная, одетая хоть и со вкусом, но просто. Может быть, она обратила на себя мой взгляд, потому что одна-единственная из всего людского потока никуда не спешила, а просто стояла посреди станции и, высоко задрав голову, пристально вглядывалась в потолок станции, широко распахнув светло-серые глаза? На лице её застыло странное выражение сосредоточенности, внимательности и какого-то необъяснимого, но отчётливо ощутимого ожидания… чего-то.
- Ты видишь его? – неожиданно спросила девушка, даже не одарив меня взглядом. Видимо, почувствовала, что кто-то нарушил её одиночество, странное одиночество среди огромного числа людей. Я молчал, не понимая, о чём она говорит, и девушка сама пояснила: - Видишь небо?
Я невольно поднял глаза, хотя умом-то понимал, что никакого неба отсюда не видно, не под несколькими же десятками метров земли! И впрямь: потолок как потолок. Даже с хорошо заметной трещиной – всё же одна из самых старых станций московского метро, да ещё и реставрировавшаяся последний раз лет двадцать назад, не меньше. Сколько космических кораблей не отправится в космос, а наш человек займётся ремонтом потолка только после того, как ему на голову упадёт кусок чего-то оттуда отвалившегося. Наверное, это часть национального характера, чёрт его знает.
- Нет, не вижу, - абсолютно честно ответил я девушке, всё ещё не отводя взгляда от трещины, а услужливое воображение уже дорисовало возможный маршрут её продвижения.
- Вот и я не вижу, - послышался тихий вздох.
Я молчал. На потолок смотреть надоело, и я перевёл взгляд на девушку, которая продолжала пялиться вверх. Именно пялиться, другого слова не подобрать: ну что можно найти интересного в потолке станции метро, чтобы таращить глаза битых пять минут? А ведь это только то время, что мы стоим вместе; сколько она здесь пробыла до моего появления? Девушка неожиданно опустила голову и скосила на меня свои светло-серые глаза как будто даже с лёгкой ноткой интереса.
- А тебе никогда не хотелось всегда видеть небо? – вдруг спросила она и тут же поправилась: - То есть не видеть, конечно, а чувствовать? Стоя на крыше или сидя в кресле на первом этаже высотки, в помещении подземного гаража или оказавшись на станции метро? Всегда чувствовать, что оно где-то там, над слоями земли, асфальта, бетона, термопластика или чего-то ещё. Что оно там и тоже глядит на тебя, где бы ты ни был… Не хотелось?
Я посмотрел на неё совсем другими глазами, даже немного не по себе стало от таких слов. Уж больно они… да, правдивы. Слишком сильно отозвались где-то глубоко в душе, напомнив мне, каким я был несколько лет назад, что и сам думал примерно о том же, о чём сейчас слышал из уст совершенно незнакомой девушки, со стороны, возможно, слегка похожей на сумасшедшую. Впрочем, секундное помутнение прошло, я ничего не ответил, только неопределённо мотнул головой, позволив ей самой расценивать этот жест как отрицательный или положительный ответ – как больше захочется.
- Говорят, космонавты, точнее пилоты дальней разведки, которые проводят в космосе много месяцев, умеют вот так видеть небо, независимо от того, скрыто оно какими-то преградами или нет. Как будто небо дарит частичку себя тем, кому позволит сблизиться с ним. Навсегда дарит. В бессрочное пользование, - девушка улыбнулась, но тут же погрустнела и тихо вздохнула. – Хотела бы я быть пилотом дальней разведки.
- Среди них не бывает женщин, - кажется, я сказал это несколько более жёстко, чем хотел. Во всяком случае, моя собеседница чуть вздрогнула, и я поспешил произнести всем известную истину, которая должна была послужить оправданием предыдущей фразе: - Исследованиями доказано, что женщина не выдержит пространственного перехода, а путешествие за пределы нашей галактики на «своём» ходу корабля невозможно. Я толком не знаю, что именно мешает, может, дело в той самой единственной хромосоме, которая отличает мужчин от женщин? Никогда не интересовался этим вопросом…
К концу этой речи я почему-то стушевался и договаривал её уже вполголоса, неожиданно почувствовав себя виноватым перед этой девушкой, которая хотела всегда ощущать небо, но была лишена даже возможности посмотреть на него, если можно так выразиться, вблизи. Она просто кивнула, отвела взгляд и вновь посмотрела на потолок. Я поднял с пола сумку, которую незаметно для себя успел опустить вниз, перекинул её через плечо и быстро направился к очень вовремя подошедшему поезду.
До космопорта я добрался уже через полтора часа. Удивительно быстро, сам-то рассчитывал как минимум на тридцать минут дольше ехать. Что такое полтора часа в многолюдной и многомашинной Москве, исчерченной линиями трёхъярусных шоссе, которые всё так же в час пик забиты километровыми пробками, как это было пятьдесят и сто лет назад? Очень немного. Всего лишь полтора часа. Вдвое больше ушло на предстартовую подготовку, прохождение всех необходимых медицинских процедур, ещё сорок минут - на бумажную волокиту, неотделимую часть чего бы то ни было в родной стране, за последней век такой изменившейся и такой неизменной.
Когда я оказался в привычном кресле первого пилота (глупая традиция называть его именно так, если учесть, что весь экипаж челнока состоял из одного лишь капитана), на город уже опускались сумерки. Вполне вероятно, что через четверть часа какой-нибудь мальчишка поднимет голову и восторженно ахнет, увидев, как в темнеющее небо где-то с окраины города взмывает челнок дальней разведки, пилотируемый возможным будущим героем или одним из многих неудачников, не нашедших ничего, кроме очередного десятка непригодных для жизни планеток, а то и вовсе сгинувший во Вселенной. Может быть, странная девушка, давно покинувшая станцию метро, случайно взглянет в небо и, заметив яркий след на небосводе, ощутит укол зависти и смахнёт со щеки непрошенную слезу.
Впрочем, завидовать абсолютно нечему. Это только в фантастических книжках отважные космонавты горят взором, прикладывая ладонь к груди, где учащённо бьётся сердце, каждый раз, когда они оказываются за пределами атмосферы. На самом же деле первоначальный восторг быстро проходит. Его хватает на три-пять стартов, максимум десяток. Потом привыкают – все и каждый. Я тоже привык. Из восторженного юнца, мечтающего всегда чувствовать где-то в душе маленькую частичку неба, вырос в зрелого и опытного профессионала, способного со снисходительной улыбкой взглянуть на новую поросль будущей смены… или случайную девушку, с сумасшедшим блеском во взгляде смотрящую в потолок станции метро…
Я делал это не один десяток раз до сих пор, и челнок послушно переходил с автоматического управления, контролируемого с Земли, на ручное, позволяя мне приблизить себя к пространственному переходу и готовясь к первому – из множества десятков или даже сотен будущих – прыжку в неизвестность. Старый друг, верный и послушный, как пёс, пусть и немного нелепо выглядящий со стороны: наши конструкторы научились создавать небольшие и экономичные челноки, в то же время способные поддерживать необходимые для жизни человека условия многие месяцы, а вот дизайном не озаботились, решив, что такой ерундой впору заниматься вездесущим американцам, которые ещё десять лет жевали усы, пока отечественные корабли изучали первые пространственные переходы и учились прыгать. Так что старый друг мой всегда был, есть и будет некрасивым, немного нелепым, но зато надёжным и преданным, испытанным в нескольких передрягах. Жаль только, молчаливым. Как небо, которое так хотела ощущать странная девушка из метро, почему-то так хорошо запомнившаяся мне и не пожелавшая выходить из головы даже после того, как Земля осталась далеко позади, как и несколько секторов, которые я миновал через пространственный переход, направляясь к своей призрачной цели – именно такой, какой только могла быть главная надежда человечества.
Бесконечно чёрное небо равнодушно расстилалось во все стороны, ничуть не очаровывая меня и не заставляя подумать о том, что оно живое и прекрасное. Наверное, в это верят только впечатлительные девушки, которым никогда не суждено испытать на себе перегрузку пространственного перехода, да мальчишки, мечтающие о космических путешествиях ровно до той поры, пока впервые не проведут в замкнутом пространстве кабины несколько недель кряду. Глупо тешить себя подобными надеждами. Небо абсолютно равнодушно. Небу наплевать на всех нас, кем бы мы ни были. Начхать с высокой колокольни.
Вот только почему-то защемило в груди и захотелось поверить, хотя бы на короткое мгновение, поверить и пожелать – так, как я умел когда-то много лет назад, так, как это делала странная девушка из метро.
- Здравствуй, небо… - почему-то еле слышно прошептал я, глядя в иллюминатор и чувствуя себя полнейшим идиотом. Не знаю, чего захотелось больше: расплакаться или истерически рассмеяться. Не сделал ни того ни другого, разве что вдохнул поглубже. – Здравствуй. Позволь мне взглянуть на тебя… Так, как глядела она своими верящими светло-серыми глазами. Позволь, небо…
Я ещё успел сморгнуть, прогоняя резь в глазах, а потом всё же рассмеялся, но не в истерике, а от какого-то глупого, немотивированного и абсолютно бестолкового счастья.
- Здравствуй, небо! – прокричал я пустоте кабины пилота.
Небо улыбнулось. Небо потянулось мне навстречу, раскрываясь. Небо позволило, и…