…Подошли дети ближе, видят - избушка-то не простая: она вся из хлеба сделана, крыша у неё из пряников, а окошки - из сахара. Говорит Гензель:
- Вот мы сейчас и поедим на славу. Я примусь за крышу, она, должно быть, очень вкусная.
Вытянулся Гензель во весь рост и отломил кусочек крыши, чтобы попробовать, какая она на вкус, а Гретель стала лакомиться окошками…
Около получаса над солнечной полянкой раздавалось дружное чавканье двух оголодавших детей, которое заглушало странные звуки, доносящиеся из избушки – там что-то приглушённо гремело, словно передвигали тяжёлую мебель. Но брат и сестра не обращали внимания на этот шум, полностью поглощённые вкусной едой, первой за три долгих дня. К тому времени, как они насытились, чудесный домик заметно утратил свою привлекательность. Из-под пряничной крыши начали проглядывать подложки из самой обыкновенной соломы, за вкусными хлебными стенами показались обычные и даже чуть подгнившие, а сладкие стёкла и сахарные занавески на самом деле скрывали то, что изнутри окна заставлены громоздкой мебелью, и даже дверь открыть не удалось.
Наелись Гензель и Гретель, а тем временем день начал клониться к вечеру, и пришлось детям заночевать на полянке перед пряничным домиком. Но теперь спали они крепко и хорошо, зная, что завтра будет чем насытиться. Так и случилось. Наломали Гензель и Гретель на дорогу себе кусков стен, крыши и окон, набили карманы едой да и отправились восвояси, оставив пряничный домик в весьма плачевном виде.
За обглоданными окнами, тщательно перегороженными тяжёлыми шкафами и комодами, под защитой двери с отъеденной сахарной ручкой, в самом углу тёмной комнаты, возле печи, судорожно прижав к обвисшей груди полуживого чёрного кота, сидела старая ведьма и настороженно вслушивалась в тишину, роняя скупые ведьминские слёзы на густую шерсть мурлыки. Старуха оплакивала свой чудесный домик, превратившийся стараниями детей в развалюху, обещая господу богу, что непременно станет вегетарианкой и поделится частью своих тщательно скопленных богатств с ближайшим монастырём… Если только больше никогда на её полянке не появится, помимо ромашек, лютиков и анютиных глазок, ни-как-ких иных «цветов жизни».
И слёзы её были сладкие. Как занавески.