Два дня безмолвия закончатся завтра, из сложенных ковшиком ладоней перестанет сочиться источник наслаждения и упавшие на пол капли побегут к стенам стройными рядами, словно солдаты на параде, приуроченном ко дню вооружённых сил. Секундная стрелка догонит минутную, минутная наконец-то дотянется кончиками пальцев до плеча часовой, и все три сестры, три парки - Атропа, Клото и Лахесис - возьмутся за руки и начнут водить хороводы, ступая босиком по мокрому пеплу чужих надежд, когда-то случайно оброненных и уже не поднятых, так никогда и не поднятых. Забытые надежды пахнут пылью деревенской кладовой, куда хозяева не заглядывали лет десять, а потом вдруг сунули свои носы - и тут же вынуждены были зажать. Вот как пахнут забытые надежды, побеспокоенные голыми пятками трёх сестёр. Я знаю, что тебе порой хочется оказаться в их хороводе и точно так же топтать голыми ступнями позаброшенные кем-то чаяния, вдыхая запах пыли; он немного похож на аромат асфальта после дождя, но не такой живой и от него вскоре может начать болеть голова. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю это. Придержи рукой ворот куртки, когда выйдешь на октябрьский ветер, иначе он вполне осмелится укусить тебя за ключицу, слегка заострившуюся за последние недели, а потому ещё более привлекательную для чьих-то - ветра - губ. Смети пепел в сторону и смой с ног остатки серой гадости, брось тряпку на капли источника наслаждения - солдатиков прогнал с площади конец света. О да, и посыпь мне соль на рану! Можешь даже поперчить или добавить карри, чтоб я уж точно прочувствовал всё, чтобы пробрало до костей.
Только не смей - слышишь? - не смей говорить, будто это я нажал большую красную кнопку и опрокинул этот мир в тартары! У меня алиби. Я смотрел сны.