По улице Калинина мы с ночью шли в ногу. Она появилась из какого-то переулка - я, конечно же, не услышал её тихих шагов, - скользнула мне за спину и, взъерошив волосы, отчего я невольно поморщился, пристроилась рядом, выровняв свой шаг с моим. Что удивительно, нам встретились всего три человека, а ведь улица-то длинная. Длинная, пустая и залитая неярким светом фонарей и кое-где мигающими жёлтыми всполохами светофорных глаз, радующими глаз куда больше солнечных лучей.

Мы с ночью никуда не торопились. В её компании я совершенно забыл, что до последнего поезда метро осталось всего что-то около получаса, а до какого времени ходят автобусы сотого маршрута, я и вовсе никогда не знал. О, а ведь маршрут-то продлили до самого автовокзала. Теперь на сотке можно прокатиться поздним вечером и ранней ночью вдоль всего проспекта... То-то радость для моей необъяснимой любови к ночным автобусам-троллейбусам-трамваям...

Ночь встряхнула меня за плечи, шепнув прямо в ухо, что если я не хочу топать через полгорода пешком, мне следует поторопиться, что я и сделал, воспользовавшись мудрым советом своей провожатой. Она проскользнула со мной на платформу метро, укрывшись плащом-невидимкой, и лишь мягкая прохлада её ладони в моей руке напоминала о присутствии ночи. Ночь провела меня до самого подъезда и остановилась на ступенях, терпеливо ожидая, когда я дойду до двери. Я было заикнулся, что как-то всё неправильно выходит, что это мне нужно бы её провожать, но ночь звонко рассмеялась, подлетела ко мне во внезапном порыве и, звучно чмокнув в щёку, исчезла в темноте. Оно и понятно - её стихия.



Давно не ходил в гости.

И я обжог язык горячим шоколадом...



Current music: Antimatter - Dream

---

Плохие сны живут в углах подушек. Когда-то они были снами хорошими и ютились все вместе в середине, создавая объём и мягкость и даря тому, чья голова лежит на подушке во время сна, приятные и интересные видения. Но прошло время, подушка сбилась - и некоторые сны скатились в углы, устроили себе там ветхие жилища и кое-как начали сводить концы с концами. В одиночестве и отшельничестве эти сны озлобились, теперь они порой выбираются из своих углов, прогоняют жителей центральной части подушки, скользят по ткани наволочки и просачиваются в сознание спящего. А он мечется в постели, обливаясь холодным потом, не в силах пробудиться и прогнать дурные видения прочь, пока по звонку будильника не очнётся вдруг, ничуть не выспавшись и чувствуя себя ещё более уставшим, чем вечером. И есть лишь один способ избавиться от плохих снов - вернуть их в прежние уютные дома к своим сотоварищам-снам.



...Думаешь, почему я всегда взбиваю тебе подушку перед сном? Хочу, чтобы ты видела только самые лучшие сны.



Current music: Antimatter - Saviour

@темы: Ловец снов

---

Часа через полтора иду на вечерний променад. Если есть желающие присоединиться - звоните.



Current music: Mylene Farmer - Innamoramento

---

По крыше дома топает весна.

Какого чёрта этой дуре нужно,

когда уже вот-вот - и мы по лужам

пойдём бродить, забыв о пользе сна

ночного?

Кто её знает, откуда она взалась там, где все проходы заперты на тяжёлые старые замки, в которых тонут материнские заколки, собственноручно изогнутые скрепки и даже тонкие гвозди. Они, кажется, попросту исчезают в замочной скважине, словно космические корабли - в Чёрных дырах. Так и слышу голоса капитана ракеты-скрепки: "Обнаружен неведомый объект, отправляемся на разведку!". А потом он вдруг прерывается помехами, каким-то приглушённым скрипом и скрежетом: корабль вошёл в контакт с материей Чёрной дыры (а можно ли вообще так о ней сказать?), потерял связь с Землёй и уже никогда не вернётс на родину. Чёрные дыры навесных замков глотают подобия ракет и, наверное, успешно переваривают, иначе куда бы они могли деться в том количестве, которое я извёл в попытках пробраться на крышу?

А вот весна нагло топает по самому краю, хотя ей сейчас положено вкушать заслуженный отдых, уступив место на страже природного и климатического равновесия своему сослуживцу-лету (хотя, между прочим, уже и до осени недалеко). Оно-то свой священный долг выполняет с переменным успехом, а вот как и - главное - зачем сюда явилась эта взбалмошная девица, понятия не имею. С неба что ли свалилась? И почему именно на крышу дома, где я живу? Иногда мне кажется, что из года в год они с летом придумывают всё новые планы моего захвата. Но я не сдаюсь.

Однажды они окончательно переборщили, и я уж было начал думать о том, что придётся взяться за оружие (до тех пор рука на них не поднималась, всё же природные явления, уважать надо), как пришло спасение: чуть раньше срока явилась осень, строго взглянула на расшалившуюся молодёжь - и те присмирели, оставили меня в покое. Забавно, не правда ли: дама спасает кавалера. И смех и грех. И она смеялась, осень-то. Задорно так, радостно, но не надо мной, конечно, а просто потому, что ей было весело. И я тоже радовался, потому что радовалась она. Непередаваемое чувство, почти счастье. Просто потому, что ей хорошо.

Когда в голове что-то начинает клокотать, лоб пылает, а в висках две дюжины безмозглых дятлов устраивают соревнования по долблению, может спасти только одно - прохладная ладонь. Когда-то в детстве - мамина. Сейчас - чудина. И ладонь осени - всегда.

И не стоит напоминать мне, что на календаре едва перевалило за середину лета. Пусть ему балуется. Скажу вам по секрету: осень приходила ко мне в прошлый четверг. Выпить охлаждённого мятного чаю.

Красивая.



Current music: Mylene Farmer - Avant Que L'ombre

---

Есть у вытянутых рук одно странное свойство - наталкиваться на пустоту.

---

неправильно

---

Не могу найти никакого логического объяснения своей симпатии к поездкам в ночном полупустом транспорте. Ведь нет в этом ничего необыкновенного или изрядно отличающегося от поездках в тех же автобусах-троллейбусах в светлое время суток. Ан нет, именно поздним вечером и ночью, когда в салоне почти нет людей, сам автобус или троллейбус рассекает воздух впереди себя, немного покачиваясь из стороны в сторону, а за окнами простирается бесконечный мир, который, хоть и, казалось бы, вдоль и поперёк тобой изучен, но с приходом темноты изменился до неузнаваемости и стал этим неуловимо притягателен.

Где-то внутри рождается необыкновенное чувство предвкушения чего-то радостного и чудесного. Это ощущение сродни тому, какое я в детстве испытал,когда один-единственный раз по-настоящему ждал наступления своего дня рождения, отсчитывая дни и каждую ночь перед сном старательно вычёркивая цифры из самодельного календаря, прицепленного иголкой к обоям. Тогда я ждал приезда дорого мне человека, чего жду теперь - и сам не знаю. Чуда, наверное (вот забавно, здесь я опечатался и сперва написал "суда"...). Это чувство не слишком интенсивно даёт о себе знать, просто прячестся где-то в глубине и порой напоминает о себе. А всё благодаря поездке в простом ночном троллейбусе.

Сегодня для меня был трудный день. Приятный морально и интеллектуально, но едва выносимый физически. Завтра будет.

Доброй ночи.

---

С приветом из стратосферы.

Интересно, почему вид прилично одетого молодого человека, с закрытыми глазами неподвижно сидящего прямо на земле под берёзкой, прислонившись к стволу спиной и откинув голову на шершавую кору, вызывает столь странную реакцию у редких проходящих мимо людей? Они смотрят пристально и внимательно, не отводя глаз, пока не пройдут мимо, старательно обходя стороной, а потом иногда оглядываются, перестав это делать разве что когда сидящий под берёзкой исчезнет из поля зрения. Особенно если учесть, что это была задняя сторона дома, заросшая и действительно не слишком-то людная, берёзка стояла в тени чуть в стороне от дороги, а сидящий под ней никому не мешал.

Только земля в состоянии действительно унять боль, никак иначе. Как ни крути, на земле мы родились, в землю уйдём, с ней у нас всегда остаётся связь. И если попросить - поможет. Просто так, ничего не требуя взамен. Я даже слегка задремал под берёзкой. Только позже, уже будучи в силах подняться и добраться до дома с чувством уверенности, что не брякнусь где-то по пути, встал и отправился в нужном направлении. Джинсы в земле испачкал, ну да ладно, это меньшее зло, да и отчистится легко - не жидкая грязь таки, а простая земля.

Забавно, что это была та же самая берёзка, что и в прошлый раз, чуть больше месяца назад. И месяц - это удивительно мало, раньше проходило не менее полугода. И хотя на этот раз было полегче (правда, с работы я всё равно сразу после обеда ушёл), не нравится мне эта тенденция. Месяц - это слишком мало. ...Во время отпуска таки схожу к врачу, пожалуй. Правда в прошлые посещения никто ничем не помог, но ничего, схожу к другому.

@темы: Стратосфера

---

Visum

В Городе Пяти Ветров из распахнутых окон шторы и подолы платьев женщин, моющих стёкла от солнечной пыли, летят на все десять сторон света.

Ветер Аальри является с утренней зарёй и приносит на своих лёгких крыльях запах липового чая с мёдом. Он колышет бутоны роз под окнами домов, сдувает с крылец мелкую пыль росы и будит задорным посвистом домашнюю птицу и живность.

Ветер Калахасси врывается ближе к полудню, взметает вверх платья смеющихся девушек, пришедших к колодцу за водой к обеду, радостно гладит красавиц по волосам и оставляет на щеках всех встречных детей свои нежные поцелуи. Скользнув по всем улочкам Города Пяти Ветров, он в одном из распахнутых настежь окон находит свою единственную и затихает тотчас, чтобы уснуть до завтра на её груди.

Ветер Вайлум рождается где-то на центральной площади сразу после ужина, тянется от земли в небеса, хватает запахи еды за их тонкие хвосты и тянет, тянет, тянет за собой, чтобы ни в одном закоулочке не пахло гарью и жиром. Напоследок он достаёт из своего бездонного кармана лёгкие ароматы вечерних трав и пыльцы заходящего солнца, после чего исчезает в вышине.

Ветер Д'Хеор опускается на город всякий раз неожиданно: вот вроде и ждут его чуть позже полуночи, а он возьмёт и подует сразу после ухода своего предшественника или дотянет почти до самого рассвета, прежде чем упасть на город. Он смывает с улиц дневную усталось, дарит жителям неповторимые сны и приносит в их дома запах омытых дождём улиц и далёкого океана.

Город Пяти Ветров каждый день поочерёдно встречает четыре своих ветра. Город отмеряет время не годами и веками, но приходом пятого ветра, ветра-без-имени, о котором не принято говорить, разве что тихонько прикладывать палец к сжатым губам и шептать: тш-ш-ш-ша... Этот ветер врывается в город без предупреждения, окружает его непрозрачной пеленой поднятой с земли пыли и кружит, кружит в дикой пляске, заставляя дома, деревья, повозки, животных и людей танцевать вместе с ним в небесах. А после отбрасывает не понравившихся партнёров - и они срываются вниз на голые камни мостовой.

И только где-то на окраине Города Пяти Ветров в высокой смотровой башне на колченогом стульчике у стрельчатого окна сидит мальчик с глазами цвета чуть увядших незабудок и, забравшись порой на подоконник с ногами, обращается поочерёдно ко всем десяти сторонам света и зовёт свой любимый безымянный ветер:

- Тшша, Тшша... Тшша!

@темы: RPG, Сказки?

---

Будничное - обрывками.

Только что вернулся из кинотеатра. Итак, несколько фраз о фильме "Пираты Карибского моря. Сундук мертвеца".

1. Таки смешно. Что несомненно радует, местами наличествуют даже умные шутки.

2. Постановщику трюков - отдельный Оскар иноревских симпатий.

3. Депп, что и следовало ожидать, хорош. Впрочем, это нужно было обозначить первым пунктом.

4. Блум на удивление не раздражает, хотя местами всё-таки заставляет поморщиться, но это уже скорее рефлекс.

5. Женская логика определённо находится где-то за гранью моего понимания.

6. Свет и Тьма, неужели они ещё и третий фильм снимут?!

7, или P.S. На самом интересном месте, вот же пакость...





Сегодня утром я был очень близок к идее проклясть самыми тёмными проклятьями собственного отца. Этот... гений хозяйственности позвонил в несусветную рань, сообщив, что уже сидит в автобусе по дороге на юга, но, кажется, забыл выключить утюг. И мне как любящему чаду необходимо перед работой съездить на восточную окраину города, чтобы избавить его от мучений неизвестностью и возможных материальных затрат. Что характерно, до меня он дозвониться не смог: я благополучно не услышал звонок мобильного, ибо откровенно дрых, уснув всего за несколько часов до побудки, потому как до того мне было слишком жарко и душно и я маялся бессонницей. Так что отец позвонил матери, а уж она пришла ко мне с побудкой. Кажется, первые минут пять, обнимая любимую подушку и совершенно не желая расставаться с ней раньше половины девятого, я пробормотал в её мягкое нутро что-то явно нехорошее в адрес собственного родителя. Но таки пришлось ехать, едва успев по-быстрому перекусить. Что примечательно, ключа от наружной металлической двери у меня нет, отец в своё время озаботился дать ключи только от внутренних замков. Так что ещё добрых минут десять я куковал под дверью, ожидая, чтобы кто-нибудь да вышел; представляться дворником или сантехником в такую рань было бы верхом идиотизма. Это если не считать того, что пришлось по жуткому пеклу ехать полчаса в битком набитом автобусе... Короче говоря, я был страшно зол на отца. Тем более, что утюг оказался выключенным.





Когда в августе прошлого года меня занесло во время отпуска в Одессу, я там прямо-таки "подсел" на один вид сока, вернее, на сок определённого производителя. Насколько я помню, к нам в город он ещё тогда не доехал, а появился примерно к концу года, если я ничего не путаю и если не просмотрел. Факт в том, что соки эти мне безумно понравились, и я наливался ими каждый день. Недавно же, не далее как на позапрошлых выходных, когда меня в приятной компании занесло в как-бы-поход ("как-бы" он был лишь для меня), там готовился глинтвейн с добавлением сливового сока. К моему удивлению, сок оказался того же производителя, что и тот, который я пил в Одессе. Так что теперь я нашёл для себя новую отраду: замечательный сок - тот же сливовый, - в котором так красиво плавятся кругляши льда. Нет, не кубики, а именно кругляши, ибо у нас в доме вместо обычной формы для льда используются пластиковые формы от конфет (так удобнее потом лёд выковыривать), кои обычно бывают круглыми.





Пока был в кинотеатре, на улице спала жара и, кажется, местами даже пролился небольшой дождик, который я, увы, пропустил. По дороге домой собственными ушами несколько раз слышал заявления наподобие "погода портится, завтра в поход не идём" или "а на улице-то холодно", а сам в кои-то веки мог нормально дышать. Погода портится? Как бы не так - улучшается! И если завтра и впрямь будет дождь, а в воскресенье температура опустится хотя бы до двадцати пяти, я буду почти что счастлив. Забавно, что если столбик термометра и впрямь покажет градуса двадцать три, люди непременно станут одеваться - длинные рукава, джинсы, джуты... А ведь в начале лета при такой температуре уже старательно обнажали все допустимые части тела. Ещё один показатель того, что человеческий организм очень неплохо приспосабливается к окружающим условиям.





Ещё даже не середина месяца, а моя заработная плата уже бессовестно напоминает о том, что пора бы мне подумать и о пропитании в ближайшие две с половиной недели. Вот что значит делать себе костюм к ролевой игре. А мне ещё предстоит найти ателье, где согласятся его сшить за умеренную плату, ибо швейная машина моей матери, к сожалению, сломалась, а то никаких проблем не было бы - моя родительница действительно неплохо справляется с ниткой и иголкой. Теперь же проблема встаёт ребром. Если, конечно, я за ближайшие несколько дней не отыщу у приятелей-знакомых швейную машинку "на выезд"... С самовывозом. Люди добрые, особенно девушки, а нет ли у кого работающей швейной машины без капризов, которую владелец (владелица) согласился (согласилась) бы на время одолжить Инори? С самовывозом и благодарностью в виде чего-нибудь хорошего...

---

Результат осеннего настроения II

Начало тут.

Слушай октябрьский блюз. III, IV

Слушай октябрьский блюз.

III

В моих вкусах, сколько я себя помню, всегда сквозило что-то националистическое. В том смысле, что я почти всегда мог сказать о каком-то предмете, что предпочитаю его выпущенным в той или иной стране. Например, мне уже очень давно нравились немецкие автомобили. В отличие от французских, которые невольно ассоциировались со словом «изящество» и куда больше, на мой взгляд, подходили женщинам, нежели мужчинам, японских, даже самые крупногабаритные из коих казались мне слишком маленькими и способными попросту сдавить сидящему в них человеку плечи, американских, навевающих невольные воспоминания о случайно увиденных дешёвых голливудских фильмах, где по «чёрным» районам Нового Света именно в таких железных гробах разъезжают самые плохие парни, немецкие автомобили всегда являли собой для меня образец надёжности, подчёркнутой строгости стиля и вместе с тем удобства и комфорта. Или вот, скажем, если упомянуть кухни разных стран мира, то я всегда оставался более чем равнодушен ко всяческим восточным изыскам, к американскому «рискни-съесть-меня-авось-не-потянет-в-объятия-к-белому-брату-унитазу», к знакомым с детства блюдам славянских стран и даже к огромному выбору мексиканской острой еды, тогда как итальянская кухня вызывала во мне более чем здоровый аппетит и порой заставляла задумываться о том, а так ли уж плохо быть счастливым обжорой. Самые лучшие вина, по-моему, не делают нигде, кроме Франции, что бы там ни говорили некоторые эксперты, а вот парфюмерия страны романтиков, неизвестно кем таковой названной, по-моему, оставляет желать лучшего, в отличие от ароматов мастеров-макаронников. Разве что в оружии я всегда был удивительно многонационален, а всё остальное из списка моих предпочтений почти всегда могло быть отмечено ярлычком со штрих-кодом той или иной страны. Пиво в том числе. Вообще-то я этот напиток не люблю. Исключением можно посчитать разве что светлое нефильтрованное, ни в коем случае не бутылочное – этот запертый джинн способен разве что своим духом заставить поморщиться, - но только что налитое из большой бочки, свежее и вкусное. Такое лучше всего пить, сидя вечерком в небольшом пивном баре где-то на старых улочках Праги, лениво щурясь и довольно поглядывая на редких прохожих, вышагивающих по мощёной мостовой.

То пиво, которое можно купить в наших киосках и магазинах, мне совсем не по вкусу. Однако сегодня что-то взбрело в голову, невероятно захотелось глотнуть холодненького хмеля из запотевшей бутылки и не столько жадно вливать в себя жидкость, сколько просто покатать бутылку в руках, изредка поднося к губам. Это отлично дополняло моё вполне благодушное настроение, вызванное, несомненно, тем, что на днях я закончил все дела с тем самым странноватым франтом Натаном и мог теперь спокойно наслаждаться свободным временем, сколь угодно долгой прогулкой, возможностью несколько недель, а то и месяцев жить на широкую ногу без размышлений о новых заказах и, в конце концов, потрясающим октябрьским золотом, щедро осыпавшим дороги.

Несколько часов проведя на улицах родного города, почему-то показавшегося мне необычайно привлекательным, я незаметно для самого себя очутился в одном из тех стареньких дворов, где как раз проходила территория, которую должны были подметать те самые дворники, чьи имена в переданном Натаном списке несколько дней назад были моей рукой отмечены красивыми галочками. Можно, конечно, было бы припомнить старое утверждение, что преступник всегда возвращается на место преступления, однако же я в этом дворе, кажется, никогда раньше и не был. Убирал-то я дворников возле их домов, а сюда так ни разу и не наведался – не было надобности. Дворик, между тем, оказался довольно просторным, но при этом весьма уютным. Защищённый со всех сторон от ветра старого образца домами, он больше походил на небольшой сквер. Такие сейчас нечасто встречаются в стольном граде, застраиваемом соответствующими службами с остервенением дорвавшегося до женщины зэка.

Со всех сторон меня окружали одетые в разные оттенки красного и золотого деревья, неширокая асфальтированная дорожка вела между ними, рисуя загадочную кривую. Дорога была едва заметна под толстым слоем листьев, которые вот уже примерно неделю никто не сметал, потому что ни один дворник больше не соглашался выходить работать на этом участке. Жители ближайших домов оказались не столь пугливыми, поэтому возле подъездов листья были собраны в невысокие кучи, однако стоило чуть отойти от дома, как ноги намного выше щиколоток утопали в бронзе и золоте. Честно говоря, я уж и не помню, когда последний раз ходил по такому потрясающему ковру листьев. Везде и всюду их аккуратно сгребали, стоило лишь деревьям сбросить свои одеяния на землю, а потом сжигали или, возможно, увозили куда-то, где они быстро сгнивали после нескольких дождей. Вот уж чего не знаю – того не знаю.

В это время дня во дворе почти никого не было. Кто-то просиживал штаны на трудовом месте, дети скучали в школах и детских садах, а те, кто чуть постарше, должно быть, предпочитали проводить свободное время в более людных дворах, где у подъезда на скамейке собирались компании подвыпивших молодчиков с гитарами или устраивались «машинные» тусовки. Этот двор был не таким, как все. Слишком уж тихий для одной из не столь далёких от центра улиц, слишком пустой, слишком золотой и осенний. Слишком укрытый листьями, чтобы здесь можно было делать что-нибудь иное, кроме как безмолвно прогуливаться среди деревьев, с каким-то щемящим детским восторгом шурша опавшими листьями и порой вглядываясь сквозь ещё не оголённые ветви в небо, откуда мягкими октябрьскими лучами сияло солнце. Впереди на дороге, посреди сквера уже и вовсе неразличимой под слоем листьев, показались двое – первые люди, встреченные мною в этом дворе. Я даже чуть поморщился, недовольный тем, что моё благостное одиночество нарушено какой-то очередной парочкой, должно быть, считающей себя чуть ли не Ромео и Джульеттой нового тысячелетия. Пока считающей – до первой размолвки.

Оставив наполовину недопитую бутылку пива в почти пустой урне, я двинулся навстречу тем двоим, засунув руки в карманы плаща и постепенно ускоряя шаг, чтобы побыстрее миновать людей и пойти дальше всё в том же приятном осеннем одиночестве. Может быть, если бы я сразу пристально взглянул на них издалека, то сразу бы свернул в сторону, чтобы не пересечься на невидимой под листьями дороге. Но я не смотрел на этих двоих, предпочитая разглядывать узоры золотого ковра под ногами, тени ветвей, ползущие по нему тёмными змеями, и даже носки собственных туфель. Когда же до моего слуха донёсся тихий разговор пары, я невольно вздрогнул и тут же метнул пристальный взгляд на них, уже успевших приблизиться ко мне на расстояние в несколько шагов.

- Добрый вечер, - невозмутимо улыбнулся мне Натан, хотя, могу поклясться своим годовым доходом, что на какое-то мгновение, пусть короткое, но всё же существовавшее, на его спокойном лице мелькнула тень лёгкого удивления.

- И вам того же, - ответил я, старательно прогоняя изумление из собственных глаз, как обычно при встрече с этим человеком не сумев вовремя спрятать свои мысли куда поглубже. – Не ожидал вас здесь увидеть.

Натан снова улыбнулся, а я впервые взглянул на его спутницу, которую мой необычный знакомый держал под руку. Мне почему-то стало невероятно интересно, какой может быть женщина, ставшая кем-то особенным для столь неординарного мужчины, коим Натан, несомненно, являлся. Стоило только взглянуть на девушку, как я вновь удивился – уже который по счёту раз за время нашего нестандартного знакомства с моим теперь уже бывшим клиентом. Девушка мало того, что была лет на десять младше его, так ещё и казалась абсолютно обыкновенной. Самая обычная миловидная девица раннего студенческого возраста, с не слишком длинными русыми волосами, одетая не то чтобы безвкусно, но как-то пресно и без изыска, без малейшего следа косметики на чуть бледноватом добродушном лице и со светло-голубыми водянистыми глазами, глядящими на меня без всякого выражения, как будто их владелица была не человеком, а рыбой.

- Нат, это ваш партнёр по работе? – спросила девушка негромким голосом и, кажется, повернулась к своему спутнику, но я уже не обращал на неё внимания, переведя взгляд на Натана.

- Нет, - он снова улыбнулся, чуть склонив голову набок, словно изучая меня, как экспонат в музее (интересно, в его восприятии я был бы редкой картиной в Лувре или подобием грубой дубинки в музее истории древнего мира?), потом кивнул как будто и не мне вовсе, а каким-то своим мыслям, после чего посмотрел на девушку. – Это мой несколько неожиданный друг.

Хорошо, что я не начал вести подсчёт тем случаям, когда Натан меня удивлял. Давно бы сбился. Но, пожалуй, число таких удивлений явно перевалило за дюжину, а сейчас подкрепилось ещё одним. Этот франт назвал меня другом. Меня, знакомого с ним меньше месяца. Меня, которому он передал чёртову уйму зелёных президентов за убийство ни в чём не повинных дворников. Меня, о котором он не имеет ровным счётом никакого понятия. Меня, убийцу, в конце-то концов! Но ещё больше произнесённых слов меня ошарашил тот факт, что это было приятно. Да, чёрт побери, мне было в радость слышать из уст этого человека утверждение, что я являюсь ему не каким-то там деловым партнёром, не случайным знакомым, а другом, пусть и, как он выразился, несколько неожиданным. И хотя я чётко осознавал, что это было сказано лишь для девушки (не мог ведь он лениво произнести что-то вроде: «Нет, дорогая, это просто киллер, которому я заказал десяток старушенций и дедулек!»), мне понравилось, как звучали эти слова. Должно быть, та непонятная власть, которую этот человек распространял на всех вокруг, заставляя проникаться невольным уважением и сильнейшей симпатией, коснулась и меня, хотя я отчаянно этому сопротивлялся, бог свидетель, хоть я в него и не верю.

- Тем более рада с вами познакомиться, - улыбнулась девушка, всё так же без выражения глядя на меня своими рыбьими глазищами. – Ирина. Можно просто Ира.

- Влад, - кивнул я и привычно протянул руку, чтобы либо пожать её, либо даже церемонно поцеловать; почему-то рядом с Натаном это казалось на удивление уместным. Однако девушка никак не прореагировала, а всё ещё держащий её под руку Натан неопределённо улыбнулся мне, приподняв брови. И только в эту секунду я понял, почему Ирина так напряжённо вцепилась в его руку, почему так неподвижны её прозрачные глаза, почему эти двое так медленно шли мне навстречу. Ладонь я отправил обратно в карман, невольно почувствовав какое-то странное чувство вины перед девушкой, хотя, конечно, не был ни в чём виноват.

- Может быть, вы к нам присоединитесь? – предложила Ира, одной рукой достав из висевшей на её плече сумочки чёрные очки и тут же привычным движением отправив их на нос, словно по моему дыханию догадалась, что меня смущает её невидящий взгляд, и решила избавить меня от лишнего напряжения. – Если, конечно, вы не против прогулки во дворе, потому что я никуда дальше не выхожу.

Прежде чем я успел что-то ответить, Натан проговорил:

- Ирина предпочитает не отходить далеко от дома. Она даже не позволяет мне увести её в парк, где не так много людей.

- Ну, у всех бывают свои причуды или странности, - усмехнулась девушка. – Но моя личная не идёт ни в какое сравнение с тем, что творится в этом дворе.

- Простите? – непонимающе пробормотал я, глядя то на Натана, то на его спутницу, хоть она и не могла этого видеть.

- Видите ли, я очень люблю осень, ещё с тех пор, как у меня зрение не пропало, - Ирина произнесла это как ни в чём не бывало, словно упомянула о какой-то мелочи наподобие синяка на коленке или родинке необычной формы. На секунду отпустив руку Натана, она присела, чтобы поднять первый попавшийся под руку лист, оказавшийся кленовым, и начала вертеть его в пальцах. – С того дня мне ни разу не представилась возможность пройтись вот так по листьям, потому что у нас во дворе, как и везде в городе, их регулярно убирают, а в дальние парки я не хожу. И вдруг вчера, представляете, Натан позвонил мне и сказал, что сегодня поведёт гулять по самому настоящему морю листьев. И ведь не обманул, их здесь и впрямь море. Правда, почему их не убирают, я даже представить себе не могу…

Ира продолжала ещё что-то говорить в радостном возбуждении, а я, забыв про необходимость дышать, в немом шоке смотрел на Натана, который задумчиво улыбался, не отводя от моих глаз своего пристального спокойного взгляда. Всё встало на свои места, тут же появились логичные ответы на многочисленные вопросы, а в моём мозгу начала выстраиваться чёткая схема происходящего. Слепая девушка, мечтающая прогуляться по листьям в своём дворе. Дворники, которые этот двор каждодневно подметают. Наёмный убийца, устранивший всех дворников, включая тех, которые добровольно согласились пойти на «нехороший» участок. Как результат – большой двор, усыпанный листьями, которые, несомненно, шуршат, как того и хотелось Ирине. Выходит, этот франт заплатил мне огромную сумму, чтобы я убил нескольких старичков и старушек только ради того, чтобы слепая девушка смогла погулять по шелестящим листьям? Да он же сумасшедший!

- Не думаю, что у Влада сейчас есть время, - словно прочитав мои мысли, сказал своей спутнице Натан. – Боюсь, Ирина, нам с вами предстоит догуливать вдвоём.

Я промямлил что-то вежливо-извинительное, быстро пожал руку Натану и, ускоряя шаг, двинулся прочь, словно боясь, что если задержусь рядом с этим человеком ещё хоть мгновение, меня захватит непреодолимой волной его обаяния, затащит на какие-то неведомые глубины и уже никогда не отпустит. Быть может, это и похоже на паранойю и сильнейшую мнительность, о которой, кстати, Натан мне в своё время упомянул, но я почти что боялся этого человека, вернее, не его самого, а той необъяснимой власти, что исходила от него и была едва ли не осязаемой и видимой. Это и впрямь пугало, хотя в то же время неуловимо привлекало, манило и тянуло к себе, порождая в воображении идеи о том, как было бы замечательно познакомиться с Натаном поближе, понять его хоть на малую толику или даже стать ему другом; надо же было этим небрежным словам так врезаться в мою память! Усилием воли прогнав прочь многочисленные неразумные мысли, с завидным упрямством снова и снова рождающиеся в моей голове, я поднял ворот плаща, словно он мог помочь мне отгородиться от размышлений, и широким шагом двинулся в сторону людной улицы, автомобильных гудков и будничного городского шума, не имеющих ничего общего ни с занесённым листьями сквером, ни с приятным одиночеством, ни тем более со странным человеком, носящим редкое в наших широтах имя.

IV

На этот раз в моём любимом ресторанчике было на удивление мало людей: свободными оставались пять столиков, хотя обычно в такое время зал был набит битком, даже из подсобки приходилось приносить запасные стулья, чтобы как можно больше народу могло уместиться, дабы отдать дань достойному ужину, приятным напиткам и замечательной музыке. Я выбрал тот же столик, за которым сидел почти две недели назад, когда последний раз был в ресторане. Забавное совпадение, но и сегодня на сцене распевалась та самая девушка в длинном платье, хоть и другого цвета и фасона на этот раз. Музыканты явно только-только настроились и пока толком не разыгрались; саксофонист выводил что-то печальное, гитарист разминал пальцы перед тем, чтобы пройтись ими по струнам, ударник, стоя в сторонке, допивал кофе, остальные музыканты лениво усаживались на свои места, а певица играла голосом, подпевая тоскливой мелодии саксофона. Сделав заказ, я удобно откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. На душе царил удивительный покой, какого я давно уже не испытывал. Незнакомое чувство полнейшего удовлетворения всем – собой, своей жизнью, позднеоктябрьским листопадом за окном, приглушёным разговором за соседними столиками, постепенно зарождающейся джазовой композицией, только что принесённым кофе по-бедуински, - нахлынуло на меня морской волной и слегка покачивало теперь, плавно и мягко, добавляя новый привкус к моему мироощущению.

Когда принесли ужин – замечательную мясную запеканку по рецепту бабушки нынешнего повара, если верить словам официанта, с картофелем, обжаренным во фритюре в мундире с добавлением золотистых колечек лука и зелёным горошком, и совершенно восхитительный соус, названия которого я так и не смог запомнить, хотя заказавыл его через раз, - я с удовольствием принялся за еду, едва ли не закатывая глаза от восторга. Помнится, я был уверен в том, что моё сердце отдано исключительно итальянской кухне? Соврал, покривил душой. На самом деле я падок ещё и на всё, что готовят в этом ресторанчике, чем бы оно ни было. Уж больно вкусно и с душой приготовлено. Да, именно так – с душой. Всегда считал и до сих пор остаюсь убеждённым сторонником идеи о том, что любое дело (от приготовления яичницы до написания картины) должно быть совершено от души. Тогда и сам процесс приятнее, и результут намного лучше, чем когда работа выполняется просто потому, что так надо. Так вот, здесь повар явно был гением от поварёшки, и это отнюдь не ирония в моих устах, а самый что ни на есть большой комплимент кулинарному искусству этого незнакомого мне человека. Если учесть ещё и то, что я всегда был гурманом и ужасным привиредой в еде, из моих уст подобный комплимент поварскому умению приобретает действительно значительный вес, хоть я и никогда не видел повара, не говорил с ним и не имел возможности просто по-человечески сказать ему спасибо за те многие минуты наслаждение его блюдами.

Опустошённая посуда была передвинута на край стола, откуда её спустя несколько минут унёс шустрый официант, а передо мной появился толстостенный бокал с горячим глинтвейном. Лениво помешивая содержимое палочкой корицы, я слушал вечерний блюз, пребывая в том замечательном состоянии сытости и полнейшей удовлетворённости, которое так часто посещало меня именно в этом ресторанчике и за которое я относился к сему месту с ещё большей привязанностью. Я успел всего два или три раза поднести к губам сосуд с глинтвейном, когда дверь ресторанчика распахнулась, впустив с улицы занесённый ветром жёлтый лист, который, сделав балетный пируэт, мягко опустился невдалеке от барной стойки. Вслед за посланником осени в помещение вошёл высокий мужчина в тёмно-сером пальто и шляпе, слегка надвинутой на лоб, но не настолько, чтобы заслонить глаза. Едва заметив силуэт в дверном проёме, я тут же узнал Натана. Его сложно было бы не узнать. Приглушённо хмыкнув, я подумал, что на этот раз увидел его первым, а это какой-никакой прогресс. Вот только в чём?

Натан, остановившись у двери, окинул зал беглым взором, который остановился, разумеется, на мне (странно, и почему я не удивился?), после чего, сняв пальто и шляпу и оставив их на высокой вешалке, приблизился к моему столику и вполне понятным жестом попросил разрешения присесть. Я кивнул, глотнул глинтвейна, дождался, пока мой визави устроится поудобнее, сделает заказ, получит от официанта чашку ароматного кофе и лишь после этого наконец поприветствовал его, выказав удивление случайной (ой ли?) встречей.

- На этот раз никаких совпадений, - без улыбки ответил Натан. – Я уже третий вечер прихожу сюда примерно в это время. Так и думал, что однажды вы всё-таки появитесь.

- Так вы меня искали? – мне не удалось скрыть удивления, а оно было вполне оправданно. В конце концов у этого человека оставался мой электронный адрес, он мог бы связаться со мной через интернет.

- Я хотел лично с вами встретиться, Влад, - который уже раз Натан словно прочёл мои мысли или угадал по выражению лица всё то, о чём я думал. – Хотя причина в некотором роде сходна с той, благодаря которой мы с вами познакомились.

- Вы хотите предложить мне новую работу? – невольно я сузил глаза, готовясь перейти к деловому разговору, хотя настроение для этого было совершенно не подходящим. Откровенно говоря, мне бы не хотелось на этот раз получить заказ на какого-нибудь слесаря или продавщицу булочек на вокзале. После тех дворников и, главное, после того, что я узнал о причине их устранения, во мне зародилось разумное опасение связываться с Натаном в качестве клиента ещё раз. Вот так посидеть в ресторанчике, рассуждая о музыке, погоде и плюсах здешней кухни – сколько угодно, но ничто иное. Мне уже хватило.

- В некотором роде да, - наконец-то улыбнулся он, сделав глоток кофе и изящно промокнув после этого губы салфеткой. – Я предлагаю вам работать на меня. Постоянно. Мне порой крайне необходимы услуги специалиста вашего рода деятельности и уровня. Одному всё успевать, знаете ли, не так уж просто.

- И на какой же ниве вы трудитесь? Не похожи вы на большого денежного воротилу, уж простите за прямоту, - не удержался от мелкой шпильки я.

Натан только приглушённо рассмеялся, чуть прищурив глаза и слегка откинув голову назад. Потом снова пригубил кофе, совершил едва ли не театральное действо с салфеткой, после чего с минуту просто смотрел на меня со странным выражением на лице.

- На ниве исполнения желаний, - неожиданно ответил он и, не ожидая пока я откашляюсь попавшим не в то горло глинтвейном, снова улыбнулся. – Видите ли, я - волшебник.

Стукнув себя в район солнечного сплетения кулаком, я наконец смог толком вздохнуть и взглянуть на моего собеседника взглядом, так и сочившимся откровенным скептицизмом и иронией. Впрочем, в глубине души я уже решил для себя, что с головой у Натана явно не всё в порядке, как ни прискорбно было это признавать. Недостаточно ему было дурацкого убийства дворников ради прогулки слепой девицы по листьям, так теперь он ещё и заявил, что является волшебником! Нет, ничего против предыдущего заказа я не имел: он дался мне более чем просто, а оплачен был весьма достойно, но вот связываться с человеком вторично, особенно после того, как все признаки его ненормальности оказались, что называется, налицо, я не желал.

- Я не сумасшедший, Влад, - весьма убедительно заверил Натан, но на этот раз я не удивился; думаю, мою реакцию вполне можно было предугадать, даже не обладая особой проницательностью.

- Разумеется, - согласно кивнул я. Помнится, где-то читал, что с такими людьми нужно во всём соглашаться. Впрочем, признавать в Натане психа совершенно не хотелось, уж больно он был интересен. Да и выглядел он совсем не как сумасшедший, хотя мне попросту было не с кем сравнивать.

Натан стряхнул с плеча невидимую пылинку, неизвестно как осмелившуюся опуститься на его идеальный костюм, и с неизменной улыбкой проговорил:

- Я понимаю, что, назвавшись волшебником, явно заставил вас усомниться в здравости своего рассудка, но если вы позволите мне пояснить некоторые детали, то сами спустя пять минут придёте к выводу, что никак иначе я не мог бы определить свой род деятельности.

Наверное, нужно было вежливо извиниться, сослаться на огромную занятость, поднять собственное тело, разнеженное от сытной еды и приятной музыки, добраться до барной стойки и, расплатившись за ужин, спешно удалиться, но я вновь не смог противиться необъяснимой притягательности этого человека, хотя моё разумное начало, во время встреч с Натаном неожиданно исчезающее в неизвестном направлении, неожиданно объявилось и с неуёмным упорством звало меня покинуть ресторан. Разумеется, я остался. Конечно же, я позволил ему рассказать мне то, что он собирался поведать. Хотя со стороны, наверное, казалось, что это скорее он разрешает мне своим чуть ли не венценосным позволением выслушать эти речи.

Натан говорил не слишком долго и эмоционально, но очень живо и с какой-то внутренней силой. Он рассказал мне, как в какой-то дешёвой забегаловке, куда случайно зашёл купить чего-нибудь холодного в жаркий день, обратил внимание на девушку, которая пела под аккомпанемент ужасных музыкантов, играющих не в лад, под шум пьяных голосов и нетрезвого хохота, пела с закрытыми глазами, словно желая отгородиться от всего вокруг. Он тогда простоял у грязной барной стойки все те двадцать минут, в течение которых девушка находилась на неком подобии сцены, пока под громкий свист не была спроважена в подсобку. Натан, пользуясь самым лучшим в наше время средством для получения информации – деньгами, - узнал о ней всё. Имя, возраст, семейное положение… Узнал, что у талантливой девочки не было возможности поступить в музыкальное училище, что вот уже полтора года она за гроши работает в третьесортных барах, чтобы прокормить себя и мать-инвалида, что больше всего на свете девушка хочет петь – так, чтобы её по-настоящему слушали, а не одаривали кривыми ухмылками и мутными взглядами, пытаясь погладить по бедру, когда она спускается со сцены… Натан подарил девочке её мечту. Теперь она, стоя на сцене в красивом длинном платье, пела так полюбившийся мне «Караван» в моём любимом ресторанчике. Пела предпоследний раз, потому что уже через две недели отправлялась куда-то в западную Европу, где какая-то академия искусств уже ждала её на отделение джазового вокала прямо посреди года, потому что за это была уплачена уйма зеленолицых президентов. Когда композиция закончилась и музыканты начали наигрывать что-то другое, уже без вокала, она легко соскочила со сцены, подошла к нашему столику и, обменявшись с Натаном несколькими не слишком содержательными, но приветливыми словами, отправилась к барной стойке, где её ожидала чашка, от которой поднимался лёгкий парок.

Я сидел, пробуя на вкус новую степень ощущения полного ошарашения, если такое слово вообще можно найти в каком-нибудь словаре, а Натан продолжал говорить. О слепой девушке, мечтавшей пройтись по листьям в собственном парке. О молодом художнике, за бесценок продававшем в переходе метро картины, которые, благодаря вмешательству Натана, уже через два года на престижных аукционах уходили за тысячи евро. О сорокалетнем мужчине, который со знанием семи языков вынужден был работать уборщиком мусора, пока не получил в подарок от неизвестного доброжелателя счёт в банке на энную сумму, билет на самолёт в какой-то Европейский город и приглашение на работу преподавателя одного из крупнейших университетов. О старушке-пенсионерке, последние двадцать лет не знавшей, что такое сытный обед, которая мечтала лишь о том, чтобы после смерти её прах развеяли над Красным морем. О десятках желаний самых обычных и в то же время удивительных людей, их судьбах и мечтах, которые Натан по какой-то одному ему известной причине взялся выполнять, ничего не требуя взамен, кроме разве что простого человеческого «спасибо». А ведь и впрямь почти что волшебник… Волшебник двадцать первого века, со всеми причитающимися добавками в виде неизвестно откуда берущихся огромных сумм денег на исполнение чужих мечтаний, костюмчика по последнему писку европейской моды, повадок потомственного аристократа и… желания нанять киллера на побегушках. Нелепее некуда.

- Зачем же вам я? – невольно вырвалось у меня, когда Натан замолчал, утопив окончание последнего своего слова в чашке с кофе.

- Разве это не очевидно? – он вопросительно поднял бровь. – Вы сами знаете, какое за окном время, Влад, как и то, что в нашем мире многое решают деньги, власть и сила. Первое у меня есть, второе в нужной мере тоже, что же до третьего, то живым воплощением силы являетесь вы. К сожалению, иногда приходится прибегать к крайним мерам, но сам я далеко не на всё способен. Для этого мне и нужны вы. Но я имею в виду не только ваш основной профиль. Порой просто хочется, чтобы рядом был кто-то, кто знает столько же, сколько и ты, и поэтому мог бы по достоинству оценить твоё творение или даже разделить с тобой радость исполнения чьего-то желания.

- Почему вы думаете, что я вам подойду? – наклонив голову набок, полюбопытствовал я.

- Считайте это природным чутьём, - улыбнулся Натан.

- А вам не кажется, что ваши методы порой несколько…ммм… - я на мгновение замялся. – Негуманны?

- И это говорите мне вы? – брови моего собеседника вновь взлетели, но на этот раз с лёгкой иронией.

- Уели, - признал я, подняв перед собой открытые ладони. – Но как же первое средство для достижения собственных целей? Откуда вы берёте столько денег?

Натан несколько удивительно долгих мгновений смотрел на меня задумчивым взором; за это время успела закончиться очередная композиция и зародиться новая блюзовая мелодия, нежная и печальная, навевающая мысли об осени, вечерней прогулке по мокрой после дождя мостовой и тихом листопаде. Потом мой визави усмехнулся, качнув головой и, допив остатки кофе, проговорил:

- Я ведь не спрашиваю вас о том, как вы стали тем, кем стали, Влад. Позвольте и вы мне оставить что-то в тайне.

Я промолчал, решив, что его слова не нуждаются в ответе. Так же молча мы дождались, пока нам принесут ещё по чашке кофе. Это молчание было спокойным и совершенно не тягостным, как порой случается между даже самыми близкими людьми. А тут передо мной сидел человек, с которым я столкнулся, в сущности, случайно, но я не чувствовал никакого дискомфорта, скорее даже наоброт: меня поглотило ощущение умиротворения и спокойствия.

- Вы абсолютно сумасшедший, Натан! – наконец выдавил из себя я, не удержавшись от ухмылки, когда смолкла блюзовая мелодия. – Волшебник – о да. И сумасшедший.

- Только сумасшедшим дано исполнять чужие мечты, - тотчас проговорил Натан совершенно серьёзно и без тени улыбки на задумчивом лице, а я вдруг словил себя на мысли, что очень рад нашей случайной встрече почти две недели тому назад за этим же столиком, когда я ещё строил недовольную мину и с нездоровой мнительностью думал о преследовании моей скромной персоны этим франтом. Прошло не так много дней, мы вновь сидим друг напротив друга, но теперь всё иначе. Музыканты заиграли очередной приятный блюз, девушка подошла к микрофону, а я глотнул кофе, чтобы промочить неожиданно пересохшее горло.

- Вы ведь с самого начала знали, что я не откажусь, ведь так? – а ведь я и правда уже внутренне согласился с его странным предложением, обещавшим множество проблем на мою пустую голову.

- Чш-ш! – Натан приложил палец к губам и повернулся в полоборота к сцене, не глядя на меня. – Не говорите ничего, Влад. Не надо слов. Просто послушайте. Послушайте этот октябрьский блюз.


13.10.2005 & 09.07.2006

@темы: Prose

---

Результат осеннего настроения

Слушай октябрьский блюз. I, II

Слушай октябрьский блюз.

I

Кто как, а я предпочитаю работать по старинке. Это, конечно, не значит, что в моей квартире нет компьютера со всей прилагающейся к нему мишурой и, например, микроволновой печи и двд-проигрывателя. Есть и то, и другое, и третье, да ещё периодически обновляется. Компьютер – незаменимая вещь для наведения предварительных справок о потенциальном клиенте, для самых первых разговоров с ним, обсуждения суммы и способа оплаты. Однако момент передачи информации и, желательно, денег я предпочитаю проводить лично, имея возможность изучить лицо клиента, его мимику, жесты, интонации голоса; только так есть шанс понять, насколько человек серьёзен в своих намерениях, чего стоит от него ожидать и с какой стороны не помешало бы себя обезопасить. Многие из тех, кому жизнь подкинула сомнительную радость заниматься тем же делом, что и я, назвали бы мою привычку личных знакомств безрассудством и откровенной глупостью. Может быть. Вот только мне всегда казалось, да и сейчас кажется, что умён не тот вор, который не попадается, а тот, который, попавшись, умеет выскользнуть. Я бы сумел. К счастью, не приходилось ни разу, всегда клиенты оказывались достаточно разумными людьми, чтобы после наших с ними договорённостей не пытаться разыскать меня повторно с иной целью, нежели очередной заказ. Поэтому до сих пор я ни разу не отказал себе в удовольствии лично побеседовать с потенциальным клиентом.

Стоящий передо мной мужчина меньше всего был похож на нового русского, нефтяного магната, коррумпированного политика или районного «держалу», а ведь именно такие люди чаще всего обращаются к нашему брату. Первое, что мне пришло в голову при взгляде на него, - франт. Этакий щёголь, только что сошедший со страниц модного мужского журнала или рекламного плаката, размещённого на центральном проспекте города. Ещё молодой, не старше тридцати, пожалуй, примерно мой ровесник, он странно распространял вокруг себя атмосферу непоколебимой уверенности и абсолютного спокойствия. Почему щёголь? Сам не знаю, подумалось так. Высокий и стройный, с интеллигентным лицом, походкой потомственного лорда и цепким взглядом, какой бывает только у везучих прокуроров и пока ещё не разочаровавшихся в своей музе писателей, этот человек определённо привлекал к себе внимание, где бы ни находился. Моё внимание, как можно судить по первой реакции, он тоже привлёк, едва появился у входа в сквер. Заинтересовал, когда неторопливо шёл по опавшей листве в мою сторону и продолжал интересовать сейчас, остановившись передо мной и спустя мгновение присев на скамейку по правую руку. Я ещё раз окинул его взглядом: явно дорогое тёмно-серое пальто (ах да, в этом сезоне чёрная классика уже не в моде), стильный костюм-двойка, ослепительно белая, едва ли не сверкающая сорочка, до зеркального блеска начищенные туфли и, что не так часто можно увидеть в наше время и в этом городе, - запонки. Франт, определённо. Но какой обаятельный при этом! При взгляде на него невольно хотелось присмотреться к собственной обуви в надежде, что на ней не окажется ни соринки. Впрочем, я этого делать не стал.

- Добрый вечер, - произнёс он, одарив меня намёком на приветливую улыбку – так, лишь слегка приподняв уголки губ. И я не мог поступить иначе, кроме как тоже поприветствовать этого странноватого типа. Нет, не типа, язык не повернётся назвать его так. Гражданина? Тоже нет, граждане вместе с товарищами заблудились в нашем коммунистическом детстве, оставив в качестве альтернативы обращение по половому признаку. Всегда меня забавляло, что в великом и могучем нет толковых слов для обращения к людям. В Италии я бы сказал синьор и синьорита, в Англии – сэр и мисс, в Германии – герр и фрау, в Польше – пан и пани, а у нас что? Стоишь в очереди позади некой особы женского пола неопределённого возраста, и, если нужно зачем-то её окликнуть, ломаешь голову: девушкой её назвать, женщиной или вообще дамой? А то вдруг на оклик «девушка» обернётся склочная сорокалетняя мадам, решившая, что таким обращением я подчеркнул её вторую молодость, – и начнётся незаслуженное поношение меня в частности и всей сильной половины в целом. Поэтому, приветствуя своего потенциального клиента, я предпочёл обойтись без категорий и названий, ограничившись только «вечером добрым». Его губы разошлись чуть больше и он, словно догадавшись о всех пролетевших в моей голове мыслях, добавил:

- Меня зовут Натан. Просто Натан, без отчества, - и протянул ладонь, которую я не мог не пожать. Его рукопожатие было коротким и крепким, я даже удивился, сколько силы в этих тонких, почти музыкальных пальцах. Меня не то чтобы поразило, когда он представился, хотя большинство клиентов предпочитают не называть имён и фамилий, но это правило не такое уж обязательное к выполнению. Другое дело, что я сам никогда не отвечал на подобные реплики, а тут, сам от себя не ожидая, сказал:

- Влад.

Натан поставил на скамейку между нами дипломат из дорогой кожи, на каждом миллиметре которой едва ли не стояла печать «я стою чёртову уйму денег, братец, так что изволь постараться меня не поцарапать», но при этом не появилось ощущение, что этот мужчина кичится своим богатством или пытается произвести впечатление. Просто для него это казалось обыденностью. Я вдруг поймал себя на мысли, что было бы любопытно узнать, чем же он всё-таки занимается в жизни. На криминального авторитета или наркодилера не похож, уж больно интеллигентен для этого, даже как-то благороден. Ну, да ладно, не моё это дело. Моё дело - оглядевшись, убедиться, что поблизости никого нет, взять в руки дипломат и тогда уже приоткрыть его и скользнуть взглядом по аккуратно уложенным рядами зелёным банкнотам. Но и этого я не сделал, просто переставил дипломат с правой на левую от себя сторону. Казалось чем-то на грани фантастики, открытия лунапарка на Венере или массового поумнения американцев, что этот человек может обмануть хотя бы на доллар.

- Материалы? – только и спросил я, не вкладывая в голос ни единой эмоции и стараясь ничем не выказать свою заинтересованность сим господином. – Вы говорили, что предоставите всё необходимое.

- О, разумеется, - откликнулся Натан, извлёк откуда-то тонкую кожаную папку (из-под полы пальто что ли?) и протянул её мне. – Здесь все данные об объектах моего интереса, включая фотографии, режим работы и ежедневный маршрут каждого. Думаю, этого должно хватить, если же нет – в папке также лежит моя визитка со всеми контактными телефонами.

А вот тут мне не удалось скрыть откровенного удивления. Да я был просто ошарашен, крыть нечем! Он бы ещё в гости меня пригласил, обсудить в узком семейном кругу, как именно я собираюсь устранять этих людей, с какой стороны и сколько контрольных выстрелов сделаю… Я ещё раз посмотрел на сидящего рядом мужчину, пытаясь прочесть в его спокойном аристократичном лице хоть какой-то намёк на ответ. Безуспешно. Чего и следовало ожидать.

- Надеюсь, на ответную любезность вы не рассчитываете? – только и вышло буркнуть, на что Натан отреагировал ненавязчивым и приятным бархатистым смехом («Чёрт, да из-за одного этого голоса женщины на нём небось чуть ли не виснут!» - подумал я без тени зависти, но с лёгким неудовольствием; должно быть, во мне взыграл дух здорового животного соперничества, который всегда пробуждался, когда я встречал мужчину, бывшего в чём-нибудь лучше меня. К счастью, такое случалось достаточно редко, но вот именно сейчас у меня были все шансы уступить сразу по нескольким пунктам…), после чего небрежно поднялся со скамейки и ответил:

- Отнюдь. Я рассчитываю на ваш профессионализм. Пожалуйста, держите меня в курсе. До встречи, Влад, - он снова пожал мне руку, причём, я как-то даже не заметил, когда успел её протянуть, после чего удалился, всё так же неторопливо и мягко ступая по едва шелестящим октябрьским листьям. А я ещё минут пятнадцать сидел на скамейке, глядя на листопад и пытаясь понять, чем же так поразил меня этот мужчина, что я не только за пять минут встречи нарушил сразу несколько главных своих принципов, но и почти что проникся к нему искренней симпатией? Не запонками ведь!

II

В последнее мгновение он как будто почувствовал мой взгляд на своём затылке – рывком обернулся, пытаясь усмотреть подслеповатыми бесцветными глазами обладателя того пристального взора, который вот уже несколько минут подряд неустанно преследовал его. Старику это даже удалось, всего на мгновение. Я успел заметить, как расширились в молчаливом испуге его зрачки, как чуть приоткрылись губы, чтобы выпустить порцию грязного мутного дыма, а замусоленная с одного конца вонючая «Прима» уже летела к асфальту. Старик упал не намного позже сигареты, глядя в пронзительное небо осени третьим глазом, появившимся как бы из ниоткуда прямо посреди лба. Вот и отлично, даже подходить проверять не надо, отсюда видно, что попал идеально точно.

Я быстро, но абсолютно спокойно собрал винтовку, цепко огляделся вокруг, чтобы убедиться, не оставил ли на полу чердака хоть что-нибудь своё, после чего застегнул плащ и вышел из подъезда. В мысленном блокноте поставив галочку напротив имени Горбатенко Фёдора Борисовича, я направился к оставленному в двух кварталах автомобилю, мотор в нутре которого сыто заурчал, стоило только повернуть ключ зажигания, и, вернув на положенное место винтовку, на что ушёл лишний час времени, поехал в сторону расположенного на другом конце города небольшого бара-ресторана, любимого моего места в этой заднице Европы, от прощания с которой меня удерживало лишь то, что где-то там я окажусь совершенно никем, не знающим ни улиц, ни особенностей дежурства тамошних стражей порядка, ни рынков сбыта оружия. Да и таких как я, там множество, а здесь мне знаком каждый камень, каждый пароль от металлической двери, едва ли не каждого милиционера в лицо узнаю, даже если он в штатском. Лучше быть первым парнем на деревне, чем последним - в городе, так оно говорится, кажется?

Припарковавшись довольно далеко от входа, все ближайшие места у которого давно были заняты другими машинами, принадлежащими тем, кто освободился от дел раньше меня, я отправился в ресторанчик, на ходу извлекая из кожаного дипломата (своего, своего, франтовский давно благополучно сгинул в огне; я что, похож на идиота?) папку с данными, которую неделей ранее передал мне клиент. В зале ресторана какая-то шестёрка музыкантов играла тихий блюз, девушка в длинном сером платье импровизировала чудесным голосом, а обычно шумные компании людей за немногочисленными столиками с интересом слушали её пение, ненадолго оторвавшись от своих стаканов и тарелок. Я уселся за единственный свободный столик в самом отдалённом углу помещения, откуда невысокая сцена показывалась только на треть; певица стояла полубоком ко мне, но при этом почему-то ни на секунду не пропадало ощущение, что поёт она исключительно для меня одного. Талант. Не какая-то там безголосая большегрудая певичка, которых эстрада штампует похлеще, чем заводская машина – прямоугольные гробики конфет. Приезжие музыканты, наверное. В нашей заднице Европы такие не рождаются, а если и появятся на свет, то благоразумно предпочтут как можно скорее упорхнуть в соседнюю Русь, где есть хоть какой-то шанс петь не в грязной забегаловке, а в хорошем ресторане, богатом казино, а то и на дне рождения кабанистого олигарха.

Девушка допела, со всех сторон послышались аплодисменты, после чего посетители ресторана, словно очнувшись, вспомнили, что собирались выпить или закусить, и вернулись к своим тарелкам. Певица ушла со сцены к барной стойке, где перед ней тут же появилась чашка с чем-то дымящимся, должно быть, кофе, а оставленные ею музыканты заиграли джаз, на этот раз просто хорошо, а не чарующе и почти волшебно, как было до ухода девушки. Я жестом подозвал официанта, сделал заказ, после чего положил на стол папку, отыскал в ней лист с фамилиями, где напротив почти всех уже стояли жирные галочки, добавил сегодняшнюю и скользнул взглядом по последней в списке. «Степанюк Наталья Ильинична, 1950-го года рождения, белоруска. С 1994-го года работает дворником…» - прочёл я про себя. Далее шли названия улиц, где она работала, время от и до, а также обычный маршрут до дома. Ничего сложного, жила Ильинична не в самом хорошем районе, по вечерам там шанс встретить случайного прохожего близится к абсолютному нулю. Впрочем, с предыдущими из моего списка было то же самое, да и разве могут жить обычные дворники в центре города в новёхоньких белых высотках или в одной из двухэтажных квартир домика класса «люкс»?

Ещё когда я только первый раз взглянул на список людей, которых мне следовало устранить, всего меня заполнило одно-единственное чувство – удивление. Ну кому может понадобиться убийство дворников?! Самых обычных дворников, каждый из которых отличается от других возрастом, местом жительства, семейным положением и способом подметания улиц. Единственное, что объединяло всех этих людей, так это то, что их районы работы совпадали. Говоря проще, все они подметали улицы примерно вокруг одних и тех же домов, разве что иногда чередовались, менялись сменами, но эти нюансы профессии были для меня ещё более чужды, чем умение петь блюз, поэтому я как-то не особо задумывался на этим вопросом, а просто делал своё дело. Мне заплатили достаточно много за такую несложную работу. Даже слишком много, если быть совсем уж честным, пусть и в условиях обязательным пунктом была указана винтовка, тогда как можно было обойтись просто выстрелом из самого обычного «макара» в подъезде дома. Устранить несколько человек, которые и представить себе не могли в фантастическом сне, что за ними начнётся форменная охота, - что может быть проще? Даже с учётом наводнивших столичные газеты статей о необычных убийствах ни в чём не повинных дворников и последовавших после них скандалов с участием всё тех же работников улиц и их начальников, потому как упомянутые дворники не желали выходить во дворы, боясь стать новой жертвой. В конце концов несколько дней назад ЖЭС (или ЖЭК? Всё никак не запомню, как называется служба, которая заведует всей этой ерундой наподобие уборки мусора, наличия канализационных люков и посыпания песком льда зимой…) перестал направлять дворников на уборку улиц, которые как раз были рабочими участками тех, кто отметился в моём списке. Сегодняшний Фёдор Борисович вызвался добровольцем. В указаниях, полученных от моего клиента, было ясно сказано: если вышеназванные люди на рабочем месте не появятся, устранять их не следует, а сумма оплаты от этого не изменится. Я бы и не трогал старика, если бы не знал, что он с упёртостью барана в брачный период пойдёт подметать улицы.

Девушка в длинном платье снова вернулась на сцену, запела что-то известное, даже я не раз слышал, только вот названия не знаю; никогда не был большим знатоком джаза и блюза, ограничившись познаниями о том, что Луи Армстронг – априори великий джазмен, одна из самых известных композиций в этом направлении музыки называется «Караван», а слушать джаз и блюз можно исключительно сидя за столиком небольшого ресторанчика и уж ни в коем случае не в концертном зале или у себя дома перед телевизором. Впрочем, малые крохи сведений об этой музыке ничуть не мешали мне получать свою порцию удовольствия, запивая новые аккорды глотком горячего глинтвейна или кофе. Папка давно перекочевала обратно в дипломат, её сменили чашка ароматного кофе и тарелка с английским завтраком. Чем мне этот ресторанчик нравится, так это тем, что в любое время дня и ночи можно получить какое угодно из указанных в меню блюд, пусть это даже будет «ночной» коктейль с утра пораньше или, как сейчас, «утреннее» блюдо ближе к вечеру. И кофе у них правильный, самый что ни на есть замечательный. В нашем городе мало где умеют варить правильный кофе, о растворимом я и думать не хочу. Сам я всегда относился к процессу готовки кофе как к некому священнодейству, в должной последовательности и с неизменным вниманием повторяя чётко отмеренные движения, когда колдовал над старенькой джезвой, доставшейся мне ещё от матери. Сам умея варить отличный, без ложной скромности будет сказано, кофе, я всегда с подозрением относился к тому, что предлагали в различных кафе и барах. В этом ресторанчике кофе был действительно хорош, а потому на следующие несколько минут я полностью погрузился в блаженное удовольствие от поглощения вкусной еды и ароматного крепкого эспрессо, к которым отличным дополнением был чудесный голос молоденькой певицы. Вот только одна мысль никак не желала уходить из головы, как я ни старался выкинуть её куда подальше хотя бы до завтра: на кой чёрт этому франту Натану понадобилось убивать дворников?

- Вы позволите? – донёсся до меня заглушаемый музыкой голос. Должно быть, других свободных столиков в ресторанчике не было, что не удивительно: это место в определённых кругах довольно известно и любимо, а потому вечером далеко не всегда можно просто так завернуть по пути с работы и сесть куда глаз упадёт, иногда приходится и потесниться. Впрочем, мне было как-то всё равно - одному за столом для четверых вполне свободно, - поэтому я, даже не поднимая глаз, согласно кивнул, махнув вдобавок рукой на три пустых стула, и вернулся к своей тарелке, где зелёная бусина консервированного горошка вот уже третью минуту убегала от вилки и никак не желала быть отправленной в рот. Когда мелкая гадость наконец поддалась, а остальная часть английского завтрака уже давно перекочевала в мой желудок, официант принёс ещё одну чашку эспрессо с куском шоколадного пирога для меня и что-то моему соседу по столу. Только сейчас я впервые взглянул на него – и чуть не подавился глотком кофе.

- Добрый вечер, - улыбнулся мне Натан, на лице которого не отразилось даже толики того удивления, которое, должно быть, вовсю разгулялось в моих глазах. На сей раз мой клиент снова был одет в деловой костюм, разве что другого цвета, а тёмно-серое пальто, в приглушённом свете ресторанчика кажущееся просто чёрным, разместилось на вешалке-стойке рядом с моим кожаным плащом. Мужчина сидел передо мной всё с тем же выражением спокойной уверенности, глядя на меня со смесью интереса и задумчивости. По крайней мере, мне так показалось, хотя утверждать ничего не возьмусь. Вообще-то я всегда хорошо разбирался в людях, профессия заставила. Но сейчас я поймал себя на мысли, что, как и при первой нашей встрече, не могу увидеть в жестах, мимике или взгляде Натана даже самых тонких намёков на какие-то эмоции, помимо тех, что он сам демонстрировал. При этом, что и вовсе странно, когда этот человек улыбался, не возникало и тени сомнения в том, что делает он это искренне.

- Вы что, следите за мной? – спросил я, аккуратно поставив чашку на блюдце и стараясь, чтобы голос мой звучал максимально спокойно. Этот франт рассмеялся. Не иронично или издевательски, а самым нормальным человеческим смехом – как от хорошей шутки или будто во время просмотра отличной комедии. Просто откинул голову чуть назад и позволил бархатистому смеху негромко разлиться в помещении, где как раз только что смолкли музыкальные инструменты, отчего несколько сидящих по соседству девушек с интересом оглянулись на наш столик и тут же загорелись взглядом. Натан этого, казалось бы, даже не заметил. Отсмеявшись, он сделал глоток кофе, после чего взглянул на меня со всё ещё не погасшими смешинками в глазах.

- Вы чересчур мнительны, Влад, а ведь я всего-навсего зашёл в свой любимый ресторанчик и сел за единственный столик, где оставались свободные места, - сказал он, а я не нашёл ничего лучше, кроме как неопределённо хмыкнуть в чашку с эспрессо.

Несколько минут мы оба молчали, каждый думая о своём, слушая новую песню вышедшей на сцену девушки, попивая кофе и жуя кто пирог, а кто торт. Я невольно обратил внимание, как Натан держит ложку, какими движениями отламывает от своего торта небольшие кусочки, как изящно подносит к губам чашку с кофе. Было в этом что-то мистически притягательное, как в храмовом танце баядеры или звуке кастаньет в руках мастера своего дела. Если бы я был художником, мне непременно пришло в голову нарисовать портрет этого человека, чтобы потом показывать знакомым и говорить с восторгом и гордостью в голосе, что я знал того, кто изображён на полотне.

- Что касается вашего заказа… - начал я, но был тут же остановлен жестом Натана, который наконец отвёл взгляд от сцены и одарил им меня.

- Не сегодня. Мы ведь договорились связаться по интернету. Зачем же портить вечер блюза разговорами о делах? – он произнёс это так, словно его абсолютно не интересовало, на каком этапе исполнения нашей договорённости я нахожусь. Или он просто был настолько уверен в моих возможностях? Вопрос же Натана показался мне риторическим, поэтому я ничего не ответил, просто допил свой кофе, встал из-за столика, оставив под чашкой нужную сумму с довольно большими чаевыми, и надел плащ. Собирался кивнуть этому странному франту, но заметил протянутую мне руку и снова не смог не пожать её.

На улице даже не похолодало. Октябрь в этом году выдался на удивление тёплый и сухой, за всю осень пока было только два дождя, да и те в самом начале сентября. Октябрь вовсю красовался золотом листвы и позолотой дорог. Именно сейчас было, пожалуй, прекраснее всего: когда деревья ещё не успели скинуть все свои одежды, но уже немного укрыли асфальтированные дорожки коврами из чистого золота и кое-где меди. Я не сразу завёл мотор. Несколько минут просто сидел в машине, глядя на тянущиеся куда-то дорожки небольшого скверика и радуясь тому, что наконец-то раздумия о не совсем обычной работе и её заказчике немного отступили. Завтра оставалось нанести на полотно последний штрих, после чего всё это оставит меня в покое – дворники, Натан и эти его тонкие пальцы, с изяществом подносящие к губам чашку кофе.

- Операцию «Убить дворника» считать открытой, - заведя машину, буркнул я себе под нос, невесело усмехнулся и поехал домой.

Окончание здесь.

@темы: Prose

---

Дайра отказывается пропускать мой рассказ целиком. Ругается, что слишком длинный. Зараза.

---

Первый и последний раз.

Лазарь всего года два назад узнал, что такое слэш. До тех пор он считал, что ничто написанное не способно вызвать в нём такой сильный приступ брезгливости. В качестве эксперимента вышеупомянутый господин ознакомился с несколькими яркими образчиками сего жанра писанины и пришёл к выводу, что ещё не всё потеряно: брезгливость вызывалась ещё как, а вкупе с ней некоторые другие не менее яркие ощущения. Так вот, к чему это я? Ниже вы можете увидеть опус авторства моей нескромной персоны, в котором, как мне кажется, вполне прослеживается моё отношение к такой... ммм... гадости как слэш. Итак, представляю вам в своём роде уникальное творение - первый и последний слэшный фанфик моего авторства! Спешите видеть, не проходите мимо, ибо это больше никогда не повторится!


Название: "Под пальмою с тобою вместе".
Жанр: фанфик, слэш.
Примечание: зоофилия, гомосексуализм, откровенное издевательство над чужими персонажами, бред сивой кобылы, жестокая расправа над детскими впечатлениями; никаких интимных подробностей (упаси меня Тьма!), но намёки более чем прозрачны.
Ограничение: не читать лицам младше 15-ти лет, если таковые вообще тут имеются, а также тем, для кого слова "слэш" и "фанфик" не несут того скептического и брезгливого отношения, коим характеризуется автор.
Показания к применению: 1) прочесть; 2) схватиться руками за голову; 3) назвать идиотизмом; 4) прийти к разумному выводу, что слэш - зло, а имеющему литературный вкус человеку его читать не стоит.

"Под пальмою с тобою вместе"

Под пальмою с тобою вместе.

В этом году самая тёплая пора выдалась особенно жаркой. Старожилы говорили, что такого пекла не было по меньшей мере десять лет, а оно ещё только началось, предоставив всем живым догадываться, каково будет спустя месяц или два. От жары было невозможно укрыться даже в тени скал и раскидистых ветвей деревьев, спасти могло лишь постоянное пребывание у воды, что по многим причинам было для всех местных обитателей если не невозможно, то во всяком случае весьма проблематично. Одна из рек пересохла. Пришедшие к ней несколько дней назад разочарованно посмотрели на сухое устье, ещё недавно одаривавшее спасительной прохладой и влагой, и вернулись ни с чем. Другой источник воды был гораздо дальше, а это не могло не накладывать некий отпечаток раздражительности на тех, кто и без того не отличался добрым нравом.

Под тенью растущих вблизи друг от друга пальм было хоть немного полегче. Шерхан, до того мечущийся между деревьев и растрачивающий последние остатки самообладания, теперь тяжёло опустился на относительно прохладную землю и на мгновение устало прикрыл веки. Его хвост, в шерсти которого зацепились три колючки (на их удаление не было ни сил, ни желания), несколько раз ударил тигра по бокам, после чего упал вдоль тела и больше не шевелился: любые движения давались с трудом даже такому сильному и совершенному существу как Шерхан. Тигр был зол. О нет, он был просто в ярости! Опять этот никчёмный мальчишка с вечно торчащими во все стороны чёрными волосами, зелёными глазами и шрамом на лбу (ох, простите, это из другого слэшного фанфика; остановимся, пожалуй, только на чёрных волосах...) обвёл его вокруг своего тонюсенького пальчика, который Шерхан мог бы переломить одним движением своего левого нижнего уса!

- Проклятье! - прорычал тигр в сердцах. - Как этот человеческий детёныш смеет так поступать со мной, царём джунглей?!
- С-самомнением не брезгуеш-ш-шь? - раздался откуда-то сверху ироничный голос, но Шерхан едва пошевелил даже лапой, и без того было ясно, что в такую погоду даже этот хладнокровный не станет проявлять лишней активности.
- Только тебя здесь ещё не хватало, пальмовый шарфик, - себе под нос пробормотал тигр, но явно постарался, чтобы удав услышал его слова. Каа только усмехнулся - ехидное шипение как будто завибрировало, и от этого у Шерхана по загрвку скользнула волна.
- Для царя джунглей ты выглядиш-ш-шь с-слиш-шком рас-с-слабленным, Ш-шерхан. Не боиш-шь-с-ся, что кто-нибудь может этим вос-с-спользоватьс-ся? - Каа наполовину свесился с пальмы и начал медленно раскачиваться перед глазами пассивно раздражённого тигра, который подавал признаки жизни лишь тем, что лениво следил взглядом за движениями удава.
- Да ну? И кто же, например? - всё-таки изверг он из себя и, шумно выдохнув, завалился набок, с закрытыми глазами прислонившись спиной к прохладной коре пальмы.

Каа только очередной раз усмехнулся и бесшумно перенёс всё своё длинное гибкое тело на землю в десятке дюймов от разгорячённого летним жаром тигра. Несколько минут удав лежал, свернувшись в кольцо, из которого поднималась плоская голова с затуманенными глазами, но потом он пришёл в движение.
Ощутив на своей шерсти прохладную шероховатость змеиной шкуры, Шерхан от неожиданности вздрогнул, но не сбросил Каа, не сделал попытки отодвинуться и даже не открыл глаз. Это незнакомое доселе чувство было на удивление приятным, одаривало мягкой прохладой и расслабляло. Каа двигался очень неспешно, скользя головой вдоль позвоночника тигра, небрежно касаясь кончиком хвоста сперва напряжённых, а потом уже расслабленных лап Шерхана, по которым начали медленно подниматься волны удовольствия. Они были ещё более горячими, чем воздух вокруг, но такое тепло оказалось совершенно иным, и это незнакомое ощущение пришлось Шерхану очень по вкусу. Подобного он не испытывал даже овладевая самой сильной и красивой из тех тигриц, что в большом количестве молили его обратить на них внимание.
Это наслаждение длилось неимоверно долго, должно быть, потому, что все действия Каа совершал медленно, как и всегда. Когда Шерхан неожиданно словил себя на том, что уже несколько минут мурчит, как новорождённый тигрёнок, добравшийся до материнского молока, он страдальчески взрыкнул, но, признавая своё полное поражение, всё же не сделал ничего, что могло бы остановить Каа.

...Откуда-то из-за кустов за удавом и тигром последние минуты две наблюдали пристальные глаза, в глубине которых угадывался отблеск интеллекта. Маугли удивлённо смотрел на Каа и Шерхана, не понимая смысла их действий. Сперва ему показалось, что старому Каа удалось победить тигра, но потом, услышав довольное мурлыканье (мурлыканье?!) своего злейшего врага, он перестал быть столь уверенным в своей первой версии.
- Ну что ты замер, как каменный идол? - сердито проворчала Багира, неслышно, как и всегда, на мягких лапах приблизившаяся со спины. - Или я зря плелась с тобой по такой жаре? Ты передумал обращаться к Каа за мудрым советом?
Маугли просто отвёл в сторону ветки куста, чтобы пантера могла увидеть то же, что и он сам. Багира глубокомысленно хмыкнула и прищурила глаза.
- Что они делают? - шёпотом спросил Маугли, разумно решив, что умная и всё обо всём знающая Багира явно имеет понятие о том, что творится под пальмами.
- О, они всего лишь играют, мой мальчик, - как-то странно ответила пантера, внимательно глядя на Маугли.
- Играют? - он удивился, потому что никогда ещё не видел подобных игр. - А во что?
- Пойдём, Маугли... - большая кошка улыбнулась, облизнулась - розовый язычок красным цветком расцвёл на фоне иссиня-чёрной шерсти - и направилась прочь, периодически поглядывая назад, чтобы убедиться, следует ли юноша за ней. - Пойдём, я тебе покажу.
И её изящный чёрный хвост игриво хлестнул Маугли по ягодицам.

The Happy End.


(Киплинг в гробу перевернулся...)

@темы: Бред, Негатив

---

Невразумительное

Удивительно, как сегодня отличаются моё физическое и внутреннее состояния. Физически я расплавлен и едва способен на редкие вялые телодвижения, каждое из которых даётся с удивительным трудом и отзывается ноющей болью в висках и затылке. Откровенно не представляю, откуда у меня берутся силы с утра идти на работу и, что ещё более угнетающе, возвращаться домой в тот вечерний час, когда солнце уже успело привести город в состояние раскалённой печи. Но при этом я нахожусь в каком-то удивительно осеннем настроении, каковое давно уже не навещало соскучившегося по осени и зиме меня. По ночам попеременно снятся то листопад, то снежная метель, и можно босиком шуршать листьями или осторожно ступать по прохладному снегу. Осеннее настроение даёт силы куда-то двигаться, а не падать трупом по возвращении домой куда-нибудь на коврик, опустив ноги в таз с холодной водой, а на лоб водрузив влажную тряпочку.



Себе на удивление дописал рассказ, который был начат в прошлом октябре и не дописан всего ничего, а потом наступила зима, сменилось настроение и я уж было решил, что не смогу взяться за него раньше следующего октября или, самое раннее, сентября. Ан нет, к вящему своему изумлению дописал прямо на рабочем месте, хотя по спине стекала тонкая струйка пота, а за окном не было совсем ничего, способного навести на мысли об осени. А рассказ получился очень осенний. Может быть, даже оставлю его до октября, чтобы сделать окончательную правку, - там посмотрим. Осень в душе - это удивительно приятное ощущение. Как и зима.

---

Порою я сам себе напоминаю сундук с двойным дном. В основном его отделении всё сложено в определённом порядке, подчинённое некой логике, но стоит лишь надавить на потайной рычажок, как отодвинется второе дно, а там окажется килограмм тротила или термическая бомба. Пожалуй, если отойти в сторону от личностных качеств собственной натуры и после этого задуматься, какое слово больше всего меня характеризует, я скажу, что это спокойствие. Спокойствие и даже, пожалуй, уравновешенность, не доходящие до степени занудства, но отделяющие меня от многих поступков, слов и реакций на различные действия со стороны. Этакое море спокойствия внутри.

Я ведь на самом деле в этой жизни ни разу не испытывал по-настоящему ярких чувств. Не ненавидел, не обожал, не презирал, не вожделел, не боялся, не желал чьей-то смерти. Всё это осталось в том промежутке времени (задолго до моего рождения в один из дней конца двадцатого века), куда возврата уже не будет. За эти же годы я не чувствовал ничего по-настоящему ярко и в должной мере сильно. Всё - оттенки настоящих чувств, полутона, блики на поверхности внутреннего моря спокойствия, которое никогда не волновалось настолько сильно, чтобы это заметно бросилось в глаза. Иногда только ловлю себя на мысли, что если когда-нибудь это море спокойствия вспенится и изрыгнёт из своих глубин хоть какое-то чувство, то оно будет подобно волне цунами и вне зависимости от того, чем именно окажется - ненавистью ли, страстью ли, презрением или ещё чем-то, - способно будет без особых усилий снести в тартары не только людей или человека, на которого направлено, но и меня самого, к тому времени уже отвыкшего от штормов за годы путешествия по морю спокойствия.

Мне нравится жить, всегда нравилось, но мне не по душе жизнь здесь и сейчас. В ней не хватает какой-то остроты, щекочущей нервы опасности, никогда не наскучивающих интриг, постоянной необходимости быть настороже и лавировать меж жизненных перепитий. Мне недостаёт многих понятий, уже давно канувших в Лету, запахов, вкусов и ощущений, далёкие отзвуки которых встречаются разве что в книгах, прохлады эфеса в ладони... Сегодня так просто жить в комфорте и благости, не прилагая особых усилий для достижения каких-то целей, кои так редко бывают по-настоящему великими, что невольно расслабляешься и начинаешь плавно покачиваться на волнах моря спокойствия. Не потому, что тебе это нравится, но лишь по той причине, что иначе сейчас фактически нельзя. Можно щекотать нервы чем-то другим, но это уже совсем не то, не тем пахнет, не тем грозит, не так привлекает. Миру, разумеется, свойственно изменяться, вот только я всё чаще ловлю себя на мысли, что при всех наизамечательнейших достижениях человечества, все эти изменения мне как-то не по нутру.

Что творится на дне морском - я и сам не знаю, но пока на море спокойствия штиль.

@темы: Внутри, Moi

---

Хроники жароненавистника.

Нет, дамы и господа, я, конечно, всё понимаю: лето, солнце, почти все рады-радёхоньки, девушки полуобнажённые, мужчины загорелые (местами), птички поют, фонтаны булькают и прочие радости, которые неизменны вне зависимости от степени моей нелюбви к жаре... Но двадцать восемь в комнате при работающем вентиляторе - это уже перебор.

У моей музы солнечный удар, вдохновение спешно укатило на северный полюс, а я туго соображаю и начинаю сомневаться в своей способности мыслить здраво и рассудительно.

---

Когда в квартире Новиковых гас свет, закрывалась дверь в родительскую спальню, а из детской доносилось приглушённое сопенье, со старой сахарницы, стоящей на полке в кухне, медленно и бесшумно сползала крышка. Эта сахарница, как и составляющий ей компанию круглобокий заварник, действительно была очень старой. Мама Новикова получила её в качестве приданого от собственной матери, а та - от своей. Откуда взялся чайный комплект у бабушки, история умалчивает, но мама Новикова никогда и не интересовалась этим вопросом: стоит себе и стоит.

Крышка со старой сахарницы сползала как будто бы нехотя - очень медленно, тяжело, неподатливо, как будто сопротивляясь неведомой силе, упорно заставляющей её двигаться. Но спустя несколько секунд всё же раздавался негромкий стук - это крышка таки падала на вышитую салфетку, а потом над краем старой сахарницы появлялась рука. Впрочем, нет, никакая это была не рука, ибо руки не бывают такими маленькими и такими волосатыми. Самая настоящая лапка; она ухватывалась за край, поджидала точно такую же вторую и вместе они, демонстрируя удивительную слаженность работы, подтягивали из глубины сахарницы небольшое мохнатое тельце.

Чурс жил в старой сахарнице с тех самых пор, как семья Новиковых въехала в квартиру и распаковала вещи. Сахарница сразу ему приглянулась. В общем-то, сородичи Чурса с детства не то чтобы чурались его (они по природе очень дружелюбные), но уж точно никогда не понимали, потому что маленький Чурс, в отличие от всех остальных, отнюдь не получал удовольствия от проживания в старых сапогах или вонючих ботинках. Мама Чурса, конечно же, учила его, что надо жить по правилам, убеждала своего младшенького, что нет ничего приятнее запаха старой обуви, но Чурс был с этим совершенно не согласен. То ли потому, что природа наградила его куда более тонким обонянием, чем сородичей, то ли потому, что в нём просто был очень силён дух противоречия, то ли ещё по какой-то причине. Во всяком случае, попрощавшись однажды с вонючей туфлей папы Новикова, Чурс быстренько перебежал по коридору, нырнул в никогда не запираемую на ночь дверь кухни и остановился посреди комнаты, лихорадочно ворочая большими фиолетовыми глазами в поисках нового жилища. Это должно было быть что-то не очень большое, потому что Чурс не любил обширных пространств, достаточно тёмное, чтобы яркий свет не раздражал глаза, и не слишком часто попадающееся на глаза людей. И тогда Чурс увидел её - сахарницу. Она идеально подходила по всем параметрам и вдобавок была наполнена невероятно вкусным мелким белым песком, который так приятно хрустел на маленьких острых зубках, оставляя на языке приятную сладость. К тому же в сахарнице совершенно не пахло ногами папы Новикова и вообще ничьими ногами. А это, несомненно, был плюс.

За первую неделю обитания в новом жилище Чурс выработал гениальную стратегию, позволяющую ему оставаться незамеченным, но при этом не терпеть каких-то неудобств. Он заметил, что сахарницу берут в руки два или три раза в день, не больше: в будние дни во время общего завтрака и ужина, а в выходные - ещё и в обед. На счастье Чурса семья Новиковых оказалось почти образцовой, и обедали они все вместе, а потому редко когда случалось, чтобы в сахарнице нуждались в другое время, кроме привычного. Каждый раз, когда в семье Новиковых приходило время для сахара, Чурс выдыхал из себя почти весь воздух, отчего превращался в совсем малюсенький комочек шерсти, и старательно зарывался на самое дно сахарницы. Когда же песок подходил к концу и прятаться в нём было невозможно, Чурс быстро доедал остатки и, временно выбравшись из своего дома и укрывшись за заварником, терпеливо ждал, пока мама Новикова достанет с полки большую железную банку и пересыпет сахар из неё в положенный для этого сосуд. Чурс называл это генеральной уборкой своего дома, которую, к тому же, выполняли за него.

Каждую ночь Чурс вылазил из своей сахарницы и немного гулял по кухне, разминаясь, или сидел на форточке, дыша свежим воздухом, или даже наведывался в обувной шкаф, чтобы повидаться с кем-нибудь из родственников и старых друзей, хотя подолгу задерживаться там он не мог, потому как уж больно неприятно пахло от заношенной обуви, особенно той, что принадлежала папе Новикову. Разумеется, к себе в гости он никого не звал, потому что боялся, как бы эти самые гости не испачкали неприкосновенную белизну сахара своими тёмными лапками, которые кое у кого были измазаны гуталином и ваксой. Но сам он всё же порой навещал приятелей, однако старался задолго до рассвета вернуться домой, чтобы с утра, когда Новиковы проснутся, ничто не навело их на мысли о Чурсе.

Ничто и не наводило. Разве что иногда мама Новикова удивлялась, почему в сахарнице так быстро кончается сахар и откуда берётся порой попадающаяся в ложку мелкая тёмно-фиолетовая шерсть, похожая на ворс ковра, но первое она была склонна списывать на сладолюбие собственных детей, а второе - на некачественность расфасовки. А Чурс, слушая, как мама Новикова, насыпая ложечкой сахар, тихо бубнит себе под нос о необходимости покупать песок в другом магазине, тихо хихикал и зарывался ещё поглубже, думая о том, как же он всё-таки счастлив и как прекрасна его сахарная жизнь.

@темы: Сказки?

---

Если бы я был художником, я нарисовал бы картину небесно-голубого цвета сверху и травянисто-зелёного снизу. От земли к небесам тянулась бы ветхая лесенка, половина ступеней которой были шатки и неустойчивы, а кое-где и вовсе отсутствовали, щербато улыбаясь тем, кто увидел бы это полотно. По высокой траве ветер гнал бы волны, колыхал кое-где тянущиеся вверх васильки и ромашки и раскачивал и без того ненадёжную лестницу. А она, дряхлая, держалась бы на одной-единственной нити, привязанная к большому воздушному шарику ярко-красного цвета, каким рисуют на подростковых валентинках сердца ничем не оправданной формы.

На краю лестницы, там, где она обрывается в высоте и цепляется нитью за шарик, сидел бы ребёнок в светло-серой одежде. Нельзя было бы разглядеть, кто это - мальчик или девочка, - но это и не столь важно. Ребёнок болтал бы ногами, бесстрашно сидя на огромной высоте, но с недовольством поглядывал вниз и с надеждой - вверх. И глядя на картину возникало бы чувство, что ребёнок этот изо всех сил желает, чтобы лестница протянулась ещё выше, чтобы сам он мог пойти по облакам вместо ступеней или чтобы небо вдруг опустилось чуть пониже. Но этого никогда не будет.

Я назвал бы картину просто: "Человек".

@темы: Verborum caterva, Люди

---

RPG. Обретение памяти.

Стасу всегда нравилось в музеях. В них дышалось на удивление свободно, хотя почему-то большинство людей утверждало, что в музеях и галереях какой-то спёртый воздух, наполненный то запахом красок, то тонким налётом никогда толком не исчезающей пыли. Но именно в этих неделимых составляющих музеев и картинных галерей Стас находил для себя неуловимое очарование. Стоя перед той или иной картиной или скользя взглядом по прячущемуся за толстым стеклом предмету, он ощущал веяние времени, этого вечного стража жизни, чьей профессией испокон веков было менять привычный уклад, разрывать в клочья старое, порождать что-то доселе неизвестное и всегда двигаться вперёд, катить по наклонной плоскости голубой шарик с пятнами зелёного и белого. Только в местах, хранивших остатки чего-то давнего, с трудом дошедшего до третьего тысячелетия, можно было почувствовать дыхание времени настолько сильно и при этом не прикладывая никаких особенных усилий. Именно это и нравилось Стасу. Должно быть, потому он и планировал в начале июня, сдав выпускные экзамены, подать документы на исторический факультет.



Прохладная рука Марины, отвлекая от раздумий, легла на предплечье и мягко повлекла за собой, увела от манекена, на котором был представлен образец парадного наряда флорентийского мужчины времён Лоренцо Медичи. Стас словил себя на мысли, что в этом наряде было нечто неправильное, не полностью соотвествующее времени. Он не успел разобраться, что именно: слишком яркий цвет, излишне вычурная вышивка или что-то ещё, - юноша не слишком хорошо разбирался в одежде разных времён и народов, да и не успел он толком присмотреться, влекомый мягкой девичьей ладошкой. Однако ощущение неправильности не исчезло, оно поселилось где-то на задворках сознания, не слишком понятное, но от того ещё более явное. Оно чем-то походило на недоброе предчувствие, когда вроде бы ничего не должно случиться, но где-то в глубине души что-то дёргает за туго натянутые нити. Но если недоброе предчувствие всегда приносило с собой беспокойство, то это, доселе незнакомое ощущение, веяло чем-то странно приятным, хоть и совершенно непонятным.



- Смотри, - губы Марины почти что коснулись его уха, когда она наклонилась поближе и тихонько зашептала, чтобы своим смешливым голосом не обратить на них лишнего внимания других посетителей музея. - Образец чаши для омовения рук. Не могу себе представить, что в те годы только-только появилась вилка, а до этого люди, даже самые знатные, попросту хватали еду руками!

Стас лениво скользнул взглядом по стоящей посудине, на этот раз не скрытой стеклянной перегородкой, попутно рассказывая Маринке о ещё каких-то интересных деталях ренессанских застолий, как вдруг его глаза почему-то остановились на кубке, стоящем чуть в стороне от сосуда для омовения рук. Потускневшего серебра кубок был, в сущности, ничем не примечателен. Во всяком случае, не более той же "бадьи" для мытья рук или установленной на специальной подставке тарелки. Но Стас не мог отвести от кубка глаз, его притягивало к нему, манило, а непонятное чувство неправильности, рождённое при взгляде на мужской наряд, теперь сменилось чётким ощущением узнавания. Юноша замолчал, прервав свой рассказ на полуслове, и Марина вопросительно посмотрела на своего спутника, не понимая, почему он замолчал. А Стас всё смотрел на этот кубок и почему-то видел, как подносит его к своим губам, ощущая приятную прохладу металла и вкус вина, видел, как мерцают в глубине алого напитка отблески многочисленных свечей, видел, как после его губ на краю бокала остался едва заметный след - как бы ни были хороши салфетки, даже они не всегда помогают...



- Стас? - Марина коснулась его руки, желая привлечь внимание. Раньше он всегда чуть вздрагивал, когда она неожиданно дотрагивалась до него, старательно пытался скрыть свою реакцию и совершенно не имел представления о том, что Марина-то отлично всё понимает и что специально порой позволяет своим пальцам скользнуть по его ладони. Стас вздрогнул и сейчас, только девушка отчего-то осознала, что причиной тому было вовсе не её прикосновение, которого юноша, казалось бы, даже не заметил. Он впился взглядом в потемневшее от времени жалкое подобие бокала, побледнел, дрожал всем телом, словно его трясло в лихорадке или горячечном бреду, а его губы, поблекшие, словно лишившиеся сразу всей крови, судорожно двигались, что-то беззвучно бормоча. Марина взволнованно потрясла его за плечо, но Стас даже не обернулся. Всё так же глядя на кубок, он наконец начал произносить рвущиеся изнутри слова вслух. Вот только Маринка ничего не поняла. Она, конечно, знала, что Стасу всегда хорошо давались языки, но кроме обязательного в школе английского и немецкого (по собственной инициативе), юноша не учил других языков. А сейчас он бормотал непонятно что на каком-то странном подобии итальянского, насколько могла судить девушка. Несколько раз с его уст сорвались явно имена и фамилии - уж точно итальянские, даже её скудные познания в лингвистике позволили Марине это понять, - среди которых он с каким-то едва уловимым уважением в голосе вспомнил и того, чьим именем всего пятью минутами ранее называл всю эпоху. Стас всё бормотал, мутнея взглядом, а потом вдруг резко рванул руку вперёд, схватил кубок и сжал его бледными пальцами, которые знали - или помнили, - как прохлада сосуда ложится в ладонь.



- Ты что делаешь?! - в шоке прошипела Маринка, одной рукой тряся Стаса, а другой стараясь разжать его тонкие пальцы, в глубине души надеясь, что в музее нет камер наблюдения и никто не заметит этой выходки. - Стас, прекрати!

Юноша выпустил кубок из рук так же неожиданно, как и схватил его. Ещё несколько десятков томительно долгих секунд он смотрел на Марину мутным взором, в котором пряталось нечто непонятное девушке, нечто, никогда ранее не виденное ею в этих карих омутах, всегда таких спокойных, добрых и родных, а теперь вдруг забурливших с незнакомой страстью. Стас моргнул - и туман исчез из его глаз, как будто его и не было. Взглянув на Марину как-то по-другому, нежели раньше, юноша мотнул головой и рассеянно улыбнулся.

- Ты что это? - всё ещё подозрительно спросила девушка, цепляя друга под руку с явным намерением не отпускать его до тех пор, пока они не выйдёт из этого чёртового музея.

- Да так, показалось, - пробормотал Стас, послушно идя вслед за девушкой. - Не бери в голову, Маринка.



Она ещё раз покосилась на него, но промолчала. Каблуки её модных туфелек бодро отстучали по зеркальному паркету до самого выхода, откуда уже маняще веяло прохладой, свежим весенним воздухом и где ничто не напоминало об этой давящей пыльной спёртости, которую Марина никогда не любила. А Стас даже не заметил, как с его лица постепенно сползла улыбка, как будто стекла мелкой каплей по стеклу - медленно, оставляя за собой нечёткий след. Его рука всё ещё помнила прохладу кубка, в глаза бросались отражённые вином отблески свечей, а перед мысленным взором вставали яркие, невозможно реальные образы и в памяти всплывали слова на почему-то знакомом языке, чьи-то странно знакомые лица, вкусы, запахи, ощущения, звуки, - всё то, что он по какой-то непонятной причине забыл и что теперь возвращалось одним большим снежным комом, грозящим раздавить его, простого выпусника обычной школы, абсолютно не имеющего понятия о том, какой был вкус лучших флорентийских вин...



- Это он, точно он, - Игорь уверенно улыбнулся, следя взглядом за неуверенно шагающим по улице молодым человеком. - Я уверен в этом. У мальчика всегда была тяга к искусству, сколько его помню. Немудрено, что память начала возвращаться к нему именно здесь.

Клара молча хмыкнула, достала из бардачка пачку "Голуаз" и закурила, не дожидаясь, пока Игорь предложит ей зажигалку.

- Староват он для обретения памяти, - женщина выпустила колечко дыма в лицо Игорю и усмехнулась. - Боюсь, в таком возрасте он может принять её за проявления какого-нибудь психического заболевания с залихвастым названьицем. А уж когда сны начнутся...

- Не староват, - возразил её спутник. - А если сам не сообразит, что к чему, мы ему поможем. Не так ли?

- А то у нас есть выбор? Мир-то спасать надо, - женщина невесело усмехнулась, глубоко затянувшись сигаретой. - И всё же я сомневаюсь, что всё пройдёт так просто, как ты рассчитываешь.

- Сомневаешься? А вот сейчас посмотрим... - и Игорь высунул голову в окно.

- Ты же не будешь... - начала Клара, но была прервана.

- Эй, Сальватор! - громко выкрикнул он вслед медленно уходящей парочке и тут же скрылся в кабине.

- Болван, - скупо прокомментировала Клара, покачав головой. - Какой же ты болван, Джиакомо...



Маринка щебетала что-то, но Стас не прислушивался к её словам, полностью погружённый в свои мысли и не свои воспоминания. Не свои? Он просто медленно отмерял шаги, почти ничего не видя и совсем ничего не слыша вокруг. Когда девушка окликала его, он не отвечал, и она просто чуть сильнее сжимала его руку в своей, с беспокойством подумывая о том, что надо будет посоветовать его матери показать парня врачу. А Стас ничего не видел и ничего не слышал. Совсем ничего.

- Эй, Сальватор! - возглас откуда-то из-за спины ворвался в голову ещё одним снежным комом, призванным разрушить то немного уцелевшее, что осталось после первого.

Маринка удивилась, услышав столь редкое для столичной улицы имя, но спустя мгновение была не просто удивлена, ошарашена - когда Стас, неожиданно остановившись и снова вздрогнув, как и тогда, в музее, обернулся и с какой-то внутренней радостью и внешним недоверием произнёс:

- Д-да?



Current music: Mozart - London Philharmonic Orchestra - Requiem in D minor, K.626 - 01. Requiem aeternam6 - 01. Requiem aeternam

@темы: RPG