Принимая нынче ванну, moi неожиданно словил себя на странной, непривычной и даже неуместной мысли о том, что хочется, чтобы ему потёрли спинку.
А завтра moi идёт на третьих "Пиратов". Да, именно завтра, потому что до тех пор кашель, свет его поглоти, не позволял просидеть тихо более нескольких минут.
На обоях моего рабочего стола в числе прочего изображён человек, уходящий вдаль. Спрятав обе руки в карманах укороченного пальто, чуть наклонив вперёд голову в шляпе с неширокими полями, он медленно идёт куда-то в неизвестность, подёрнутую туманом и где-то там сливающуюся с вечерними сумерками. Это изображение не позволяет понять ни кто этот человек, ни какова его цель, ни куда он направляется своею неспешной походкой, - ничего. Он остаётся неизвестностью, как и его маршрут.
Иногда, глядя на него, я ловлю себя на том, что только что увидел, как человек немного отдалился, прошёл чуть-чуть вперёд - шаг или даже полшага, но явно не остался на том же месте рисунка, что и минуту ранее, когда я включал окно icq или запускал word. И я бы поверил в обман зрения, последствия усталости глаз к поздней ночи или во что-то вроде, такое же логичное и конкретное, если бы иногда человек на обоях для рабочего стола и вовсе не исчезал куда-то. Должно быть, всё-таки добирался до конца дороги. Или сворачивал - кто знает? Во всяком случае, до сих пор он всегда возвращался. Шаг вперёд - два шага назад. Так и живём: я по эту сторону экрана, он - по ту, постоянно удаляясь в никуда и так никогда и не удалившись.
Иногда этот человек зовёт меня присоединиться к нему. Ступить на серую дорогу и пройти мимо тусклых фонарей в подёрнутую туманной зыбкой бесконечность.Соблазняет неизвестностью, искушает непознанностью. А я молчу, ничего ему не отвечаю, только отрицательно мотаю головой. А то и вовсе скрываю человека от своего взгляда окном мозиллы или того же коммандера. Хотя порой мне очень хотелось согласиться; наверное, из этой истории вышло бы что-то вроде падения Алисы в кроличью нору - такое же сумасшедшее, нереальное и невероятно затягивающее. Вот только, в отличие от Алисы, я бы вряд ли вернулся. Потому и мотал головой в отрицании и открывал какое-нибудь окно.
А вчера бы я ушёл. Ступил на серую дорогу (разумеется, сперва сменив домашнюю одежду на что-то более приличиствующее случаю, например, костюм, белую сорочку и любимый чёрный плащ), догнал уходящего вдаль человека, который так давно звал меня составить ему компанию, и двинулся бы рядом с ним. Или свернул. Или нашёл свою дорогу. Если бы да кабы. Но вчера его не было. Вот ведь странность: в кои-то веки подумал, что смог бы принять необычное предложение, а никто не предложил, экая досада. Должно быть, вчера мой компьютерный демон-искуситель взял отгул.
Может быть, это даже хорошо, что его вчера не было?
Право слово, не представляю, как moi удалось написать что-то, где холодная постель упоминается как нечто неприятное, учитывая то, что сам еле живой от жары...
- Не слишком ли горячо, Почтенный? – в глазах молоденькой служанки без труда можно было прочесть искреннее волнение: она впервые принимала участие в церемонии вечернего омовения, Тобиас был уверен в этом. Он помнил в лицо всех девушек, в чьи обязанности входило помочь ему принять ванну перед тем, как он возляжет на Императорское ложе. А если и не всех, то самых миловидных уж точно.
- Всё прекрасно, - с царственной улыбкой Тобиас успокоил девушку, и она поспешила подлить ещё немного ароматной горячей воды из церемониального кувшина, прежде чем отойти в сторону, чтобы потом бесшумно проскользнуть в соседнее помещение, а уж оттуда чуть позже вернуться со вновь наполненным сосудом – наполненным доверху, но так, чтобы ни одна капля драгоценной благоуханной жидкости не пролилась на пол. Иначе неловкой служанке грозила смерть. На памяти Тобиаса такое случилось лишь единожды – к счастью, - и он сам был бы рад отменить чрезмерно жестокий обычай, но… Что поделать – многовековая традиция.
Почтенный откинул голову, уложив её на специально устроенную небольшую подушку, расслабился и прикрыл веки, с удовольствием вдыхая нежный аромат… сегодня, кажется, хвои. Сосновой. А вчера был кедр, позавчера – ветивер, два дня назад – морская соль. В чередовании ароматов не прослеживалось никакого порядка, это всегда должно было оставаться непредсказуемым элементом, чтобы не огорчить Императора. Тобиас неплохо научился определять запах уже в первые мгновения, как, пройдя по устланной нежнейшим шёлком дорожке, оказывался в комнате перед опочивальней.
Ему нравилась эта традиция ритуального омовения. Тобиас всегда считал, что в ней есть нечто глубоко символическое: это очищение от дневной суеты, избавление от пыли и дурного настроения; в воде – как в объятиях небес. В общем-то, ему и своё положение всегда более чем нравилось. А кому может не быть в радость, когда выполняются все прихоти, лишь бы только не вызвать у Почтенного нервное расстройство и чрезмерное потоотделение, а едва ли не любая хорошенькая девушка мечтает оказаться на месте той служанки, что поливала ему спину, или, что и вовсе предел мечтаний множества женщин, проснуться с ним в одной постели и благодарной улыбкой проводить, когда он отправится на очередной ритуал вечернего омовения?
Однажды Тобиас выберет себе достойную пару и женится. Непременно по любви, никакие договорённости или выгоды для него не имеют значения, да и любой из обитателей Императорского дворца первым бросит камень в того безумца, который посмеет заикнуться о том, что Почтенный не имеет права жениться… да хоть на пастушке или дочери трубочиста. Главное – искреннее чувство, оно придаёт человеку волю к жизни, оптимизм и долгие-долгие годы здоровья. Научный факт – Тобиас когда-то читал об этом.
Его отец, Ирден VII, до конца жизни души не чаял в своей жене, Тобиас ещё в детстве не мог смотреть на родителей без улыбки. Его дед тоже был счастлив в браке, и прадед, и прапрадед, и все мужчины его рода, такого же древнего, как дворец, в котором они проводили почти все свои дни. Нет, это никогда не казалось Тобиасу скучным, тем более, что иногда Император выезжал на охоту, изредка вёл войны или мог попросту отправиться в гости к соседу, а ведь ритуал вечернего омовения никто не отменял, так что Почтенный никогда не был лишён возможности расслабиться в ароматной воде и несколько минут чувствовать себя почти Богом.
- Почтенный, прикажете пройти в опочивальню? – раздался тихий голосок одной из служанок, и Тобиас понял, что девушка права: вода уже начала остывать, а он сам едва не уснул. Нынче вечером Почтенный был немного утомлён, не выспался благодаря стараниям… ах да, как раз вон той служанки, которая в компании ещё одно девушки распахнула двери в Императорские покои и тут же вернулась, чтобы усыпать дорогу от ванной до постели свежими лепестками белых и чайных роз.
Тобиас даже не ответил, просто поднялся из воды, тут же ощутив на своём теле мягкость полотенец, которыми две девушки начали протирать влажную кожу. Почтенный дождался, пока они закончат, после чего ступил на шёлковую подстилку, чтобы девушки могли вытереть и ноги тоже, и лишь когда на его теле не осталось и капли воды, направился по усыпанному лепестками полу в спальню. Перед самым входом новенькая служанка помогла ему облачиться в ночную сорочку и следом за ним вошла в комнату.
За спиной Тобиаса раздался восторженный вздох девушки, впервые воочию увидевшей Императорскую опочивальню, а сам Почтенный только бегло улыбнулся: ему-то это было ничуть не менее привычно, чем ритуал омовения. Спальня и впрямь могла поразить воображение любого своим великолепием, но Тобиас даже не огляделся по сторонам – видел и не раз, - а сразу отправился к ложу. Он остановился возле него и терпеливо дождался, пока впечатлительная служанка, опомнившись, быстро подбежит к постели, чтобы откинуть одеяло. В комнате, несмотря на камин, было довольно прохладно: зима в этом году выдалась суровая, и даже горячее пламя не могло помешать ветру выстуживать под утро комнаты сложенного из камня дворца.
Почтенный с удовольствием залез под одеяло, предварительно позволив девушке убрать с его ступней несколько налипших лепестков, и с усталым вздохом растянулся на постели, такой удобной, что можно было уснуть в мгновение ока. Но как раз этого делать не следовало. Тобиас лишь закрыл глаза и поплотнее закутался в одеяло, чтобы оно как можно больше впитало тепло его тела, и потом не охлаждалось до самого утра. Почтенный слышал, как служанки тихо, чтобы не побеспокоить его, сметают с пола лепестки, как на специальной тележке увозят прочь его недавнее пристанище с горячей ароматной водой, как после этого почти все покидают покои Императора, и остаются лишь две девушки да старый слуга, не отправленный на заслуженный покой лишь потому, что его глубокий баритон нравился Императору куда больше голосов молодых претендентов на должность главного Императорского объявителя.
Всё это было привычным, знакомым и совершенно не отвлекало от дремоты. Тобиас и впрямь едва не уснул, как вдруг раздался стук распахнувшейся настежь двери, послышался шорох юбок присевших в реверансе служанок, а старый слуга исполнил свою главную и единственную обязанность, объявив громогласно:
- Его Величество Император!
Тобиас дождался, пока твёрдые шаги не доберутся до порога спальни, и в тот самый момент, когда Император ступил в свою опочивальню, он бесшумно выскользнул из-под одеяла. Император ещё не успел возлечь в тёплую постель, а Тобиас уже скрылся за небольшой дверкой в углу комнаты.
Он шёл по коридору, держа голову высоко поднятой, улыбаясь и прикидывая в уме, осмелится ли новенькая служанка пробраться в его кровать уже сегодня или ей потребуется ещё несколько ночей, чтобы набраться смелости. Он был абсолютно доволен собой и своей жизнью, считая себя одним из самых счастливых людей на свете. Ведь он – Тобиас III, Тобиас Почтенный. Тобиас, потомственная грелка Императора!
Деревья падали с таким пронзительном треском, что казалось, будто это у меня внутри что-то ломается. Теперь на месте бывшего сквера земля усыпана трупами яблонек.
Жара доводит до греха. Вчера moi отыскал в своих закромах китайский веер, некогда перепавший вместо не отыскавшейся сдачи после покупки подарка кому-то на день рождения. Можете называть moi совершенно некуртуазным и говорить, что это выглядит смешно и нелепо (пожалуй, даже с вами соглашусь), однако нынче днём moi ходил по улицам, нося с собой этот самый веер. И если moi может более-менее выжить, когда просто ходит по улицам, обдуваемым ветерком, который, к счастью, ещё не покинул этот город, то стоя на остановке или, того хуже, находясь в общественном транспорте, дышит только благодаря этой дешёвенькой китайской безделушке.
В процессе погружения в усталость порой перестаёшь замечать очевидное и начинаешь упускать из виду мелкие детали, которые, хоть и отличаются невеликими размерами, порой способны существенно повлиять на ход жизни, как падение одной снежинки может привести к сходу лавины. Поэтому, собственно, именно в состоянии усталости - умственной либо физической - человек склонен допускать максимальное число ошибок, помарок и оплошностей, которые ни в коем случае себе бы не позволил, находясь в "здравом уме и твёрдой памяти", то есть в состоянии ясности, бодрости и активности. В первую очередь, на мой взгляд, всё-таки именно умственной, ибо хорошо работающий мозг при желании обладателя вполне в состоянии "включить" даже более чем уставшее тело.
У меня бывали такие жизненные периоды, когда приходилось по некоторым причинам доводить себя (не целенаправленно, а вынужденно, разумеется) до состояния полнейшего ступора, отупения и почти что невозможности связно мыслить из-за усталости. Чаще всего то была усталость именно физическая, а потому более-менее неплохо работающий мозг был вполне в состоянии функционировать. Высокая степень усталости эмоциональной - явление тоже нередкое, но куда проще отключить эту функцию, пока не "подзарядится", чтобы постоянно не мигал значок "батарея разрядилась!", мельтеша перед глазами и мешая сосредоточиться на чём-то важном. Усталость умственная, к счастью, - явление менее частое, зато, в отличие от двух своих выше указанных товарок, действиует куда сильнее и дольше проходит. Да и для возвращения в активный ритм совсем недостаточно просто хорошенько выспаться.
К чему может привести та или иная степень усталости, думается мне, знает каждый встречный и поперечный хотя бы в какой-то мере. Я же отыскал в этом процессе для себя некую интересную деталь, о наличии которой у других представителей рода не/человеческого не имею представления, ибо банально не интересовался - пока не интересовался, мне вполне было достаточно наблюдений за собой. До некоторых пор во всяком случае. Само наблюдение заключается в следующем.
Когда усталость (физическая, эмоциональная, умственная, какие-то две из них или, что переносится сложнее всего, - все три единовременно) достигает некой высшей точки или, скорее, границы, когда нахождение в неком тумане, заторможенности каких-то реакций, снижения скорости соображения и т.п. уже становится едва ли не нормальным состоянием, когда всё окружающее видится как будто явлением иномирства, пришедшим извне, нереальным или просто деформированным, в этот момент на какой-то краткий миг случается резкий перелом. Этакий катарсис, когда за секунду уставшее сознание неожиданно становится кристально чистым, ясным, чётким, все мысли выстраиваются в удивительно закономерные ряды, идеи вырисовываются во всех деталях, а окружающий мир воспринимается неизмеримо более полно, нежели обычно. Катарсис, который, впрочем, завершается так же быстро, как и являет себя. Момент - щелчок пальцев - нажатие на переключатель - смена картинок в репродукторе - фотографическая вспышка - и вот уже ясность уступает место недавнему туману и усталость снова берёт своё.
Но если успеть ухватить этот период катарсиса, не дать ему уйти, уловить одну из чётко упорядоченных мыслей и начать развивать её, вцепиться в некую идею и не отпускать, то можно растянуть мгновение на куда более длительный срок, а итогом станет некое успешное действие, отлично выполненная работа или даже, например, в кратчайшие сроки написанный рассказ. Это ни в коем случае не второе дыхание и даже не третье - те являют себя задолго до той степени усталости, о которой я писал выше. Когда наступает время катарсиса, ничему другому уже нет места, уж больно велика степень измотанности. К слову, когда катарсис отступает (продлившись всего миг или несколько часов), усталость ударяет с новой силой, однако осознание некого свершения, которое осуществилось за тот период, как будто способно придать организму, мозгу или эмоциональной "батарее" новые силы для жизнедеятельности.
Если я ничего не путаю, что-то сродни тому происходит после использования какого-то метода контроля сна (название из головы вылетело), когда человек сперва резко сокращает количество проведённых во сне часов, потом какое-то время и вовсе не спит, а после первых недель безумной усталости неожиданно "ловит" состояние необычайной ясности сознания. Сам не пробовал (себе дороже!), подробно не изучал, однако мельком встречал упоминания и вот чем-то проассоциировалось со всем выше означенным. Существенное различие: в моём случае всё это было именно что вынужденным.
Всё это я к чему? А к тому, что именно в весенне-летний период со мной случаются подобные переходы от высокой степени усталости к кристальной ясности мышления. Полагаю, во многом это происходит под влиянием погодных условий, ибо высокие температуры действуют на мой организм крайне негативно, а с определённого момента начинает уставать и мозг. Посему, господа и дамы, особенно те, с кем мне доводится пересекаться не только на просторах виртуального мира, но и реального, имею намерение предупредить вас: если вдруг вам доведётся лицезреть примерно с середины июня бледного (или, наоборот, сгоревшего) Лазаря с синяками под глазами, осунувшимся лицом, явно измотанного, изрядно похудевшего и с отвращением глядящего на пищу, но при этом нездорово активного, с лихорадочным блеском в глазах, блаженной улыбкой на губах и неостановимым стремлением что-то делать, - не удивляйтесь и не пытайтесь остановить. Это нормальное (насколько сие вообще возможно) явление, абсолютно закономерное и, пожалуй, даже в какой-то степени полезное.
В этой стране на заводах, фабриках, предприятиях, etc. до сих пор существует такая практика как расклеивание плакатов побудительного и поучительного содержания. От правил фрезерования и пользования огнетушителями шести разных видов до призывов беречь природу, мать вашу, и правильно оказывать первую медицинскую помощь. Более того, как moi подсказывают его глаза, эти плакаты печатаются по шаблонам многолетней давности, ибо дизайн, лозунги и некоторые отдельные детали сих произведений сомнительного искусства способны умилить совколюбителей и поразить всех остальных, достаточно лишь внимательно приглядеться.
Так вот, к чему это moi ведёт... Moi всегда задавался вопросом: а почему это, свет и тьма, на плакатах по технике оказания первой помощи, а именно искусственного дыхания методом рот-в-рот, изображены в девяноста девяти процентах случаев двое мужчин, верхний из которых, приникая к губам нижнего, у-лы-ба-ет-ся?!
Ещё десять лет назад возле моего дома был довольно большой сад. Даже не сквер, а именно сад - остатки былой роскоши некогда бывшего там частного сектора, который выстоял после войны, а потому мог похвалиться и замечательными яблонями, и сладкими грушами, и даже вишнями, одна из которых, к слову, до сир пор стоит посреди двора как раз напротив детской горки. Ещё десять лет назад этот сад был вечным пристанищем странников в виде детворы и подростков, каждый из которых мог найти себе там место: кто для игр в казаков-разбойников, Робина Гуда и домик, кто для посиделок с гитарами и пивом или гоняния мяча на специально для этого оборудованной посреди сквера площадке.
А потом половину сада перекрыли и построили дом. А потом перекрыли вторую и построили ещё один. Из окна гостиной, кухни и спальни матери нынче хорошо видны два дцадцатиэтажных кирпичных "столбика", укоротивших солнечный период для нашей стороны дома и создавших из-за какой-то ошибки проектирования настояющую розу ветров, ибо ветер между нашими домами есть всегда, даже в самый штиль. Года три назад рядом с одним из столбиков поставили небольшой домик класса "люкс", красивенький такой, беленький да с голубеньким... От сада остались жалкие ошмётки и один небольшой кусок, расположенный как раз между домами и проходом к дороге. Именно через скверик напрямик всегда ходили жители ближайших домов, когда нужно было попасть на автобусную остановку или в магазин.
А три дня назад там начали строить забор. Сегодня через сквер пройти невозможно, приходится обходить вокруг одного из "столбиков", делая неприятный крюк, чтобы успеть на приходящий по расписанию автобус. Тащить сумки из магазина, обходя лишний кусок, тоже малоприятно. Однако всё это ерунда по сравнению с тем, что на месте этого последнего оплота зелёной жизни собираются, кажется, возводить ещё один дом. А это значит, что на ближайший год мы обеспечены пылью, долблением по утрам и ночам (ведь работа ведётся в ударном темпе!), руганью строителей и прочими мелкими радостями сего процесса. А когда эта жилая штуковина будет наконец возведена и в неё вселятся люди, в магазинах и траспорте, где и без того не протолкнуться, будет вообще чёрт-те что. И какого света все так лезут в центр?!
Сегодня в переходе метро встретил восхитительно красивую даму, которая привлекла моё внимание на всё то время, пока мы шли от одного конца перехода до другого. Moi возносил молитвы небесам, чтобы дама никуда не свернула, уж больно нравилось смотреть на неё, пока была возможность. Дама, уже немолодая, ранних пятидесяти, пожалуй, неторопливо шла лёгкой скользящей походкой, которую, наверное, осваивают танцовщицы и балерины. Пряма спина, расправленные плечи, высоко поднятый подбородок, интеллигентное лицо с минимумом сдержанной косметики, ухоженные руки, едва заметный намёк на улыбку на губах. Со вкусом подобранная одежда с оттенком ретро, с гармоничной и уместной старомодностью уложенная вверх причёска, поверх которой - о, увидеть один раз и умереть! - небольшая шляпка с прикрывающей верхнюю половину лица прозрачной чёрной вуалью...
Moi шёл сперва позади прекрасной дамы, потом поравнялся с нею и бросал взгляды украдкой, любуясь и блаженно улыбаясь, - красиво, удивительно красиво. Эту даму moi встретил уже второй раз, первый случился месяца полтора назад в том же переходе, но тогда moi просто полюбовался и двинулся своей дорогой. Сегодня не удержался, метнулся в сторону, хватанул у какой-то бабушки три тюльпана, догнал чуть удалившуюся по переходу даму (благо, шла она неторопливо) и вручил ей цветочки, ляпнув какую-то глупую банальность о том, как она восхитительно выглядит. Дама удивилась, но цветочки приняла, улыбнулась и поблагодарила за комплимент, а moi отправился дальше, довольный. Порции красоты, пожалуй, хватит как минимум дня на три. Потом потребуется новая доза.
- Бабушка, а почему у тебя такие большие уши? – спросила Красная Шапочка. - Чтобы лучше слышать тебя, дитя моё, - ответил Волк. - Бабушка, а почему у тебя такие большие глаза? – спросила девочка. - А это чтобы лучше видеть тебя, дитя моё, - сказал серый.
- Бабушка, а почему у тебя такой мокрый нос? – спросила внучка недавно съеденной старушки. - Эээ… - Волк слегка опешил, а пока он мысленно перебирал всевозможные варианты ответов, девочка протянула ладошку, коснулась его носа и, поморщившись, вытерла её о покрывало. - Ну вот, ещё и холодный, - сообщила внучка. – Ты определённо заболела, бабушка. Но не волнуйся, я займусь твоим лечением и уже к вечеру ты почувствуешь себя намного лучше!
Волк явно почувствовал себя несколько хуже и начал порываться встать, чтобы, сбросив с себя одеяло, аппетитно поужинать румяненькой девочкой, но Красная Шапочка решительно надавила ему на плечи, заставляя оставаться в постели, и серый был вынужден подчиниться: бабушка не зря когда-то отдала внучку на курсы каких-то восточных единоборств, теперь девочка была ничуть не слабее сытого, а потому расслабленного и отяжелевшего Волка.
- Ты лежи, лежи, бабушка, я всё сама сделаю! – уверила Красная Шапочка, отправляясь куда-то на кухню, а серый тем временем начал старательно обдумывать пути к отступлению.
Но Волк не успел. Вернулась заботливая девочка с большим подносом, на котором были выставлены ряды каких-то баночек, скляночек, колбочек, дымящихся чашек и других не менее пугающих предметов.
- А может, не надо? – жалостливо спросил Волк, но девочка решительно мотнула головой в отрицании и приступила к лечению любимой бабушки.
Два часа спустя серый мог бы похвастаться тем, что перепробовал несколько десятков самых различных таблеток, микстур, сиропов, ингаляций, притираний и прочей гадости. Он уж было надеялся, что отделается расстройством желудка, когда Красная Шапочка вернулась из кухни с несколькими… обыкновенными банками. Девочка поставила поднос на прикроватную тумбочку и одним коротким рывком сбросила с ойкнувшего Волка одеяло.
- Ох, бабушка, какая же ты волосатая! А всё твои таблетки от склероза, меньше рекламе верить надо! Подумать только, какие побочные эффекты! Как же мне тебе банки ставить? – ужаснулась внучка, глядя на густую, хоть и местами слегка с проплешинами, волчью шерсть. Обладатель оной снова издал совсем не волчий страдальческий возглас, а девочка тем временем улыбнулась: - Ну ничего, я тебя побрею и всё будет хорошо!
Волк взвыл и попытался было метнуться к двери или хотя бы окну, но был надёжно перехвачен крепкой девичьей рукой и положен спиной кверху на кровать. В руке Красной Шапочки блестнула бритва «Жилетт», первый клок серой шерсти упал на пол, а серый закрыл глаза, втайне мечтая чтобы весь этот день, включая даже обед бабушкой, оказался лишь страшным сном.
Когда всё было кончено, и серый, наглотавшийся лекарств и принявший несколько доз различных согревающих средств в виде компрессов и мазей, начал видеть всё вокруг в тумане, заплетаться языком и нетрезво мыслить, Красная Шапочка сообщила, что осталось только поставить горчичники, и отправилась куда-то в дальнюю комнату к комоду. Серый понял, что это его последний шанс. Кое-как выбравшись из постели, этого прокрустова ложа, он кривой серой стрелой метнулся прямо в приоткрытое для вентиляции окно спальни и был таков.
Однако Волк успел добежать только до края полянки, когда был замечен возвращавшимися в соседнюю деревню охотниками. Ну и как могли отреагировать трое нормальных психически здоровых мужиков, увидев, что им навстречу несётся серый волчара с бритыми спиной и животом, в старушачьем чепчике, с замотанными простынёй бёдрами, ошалелыми глазищами, следами от банок на розовой коже и оттопыренным пузом? Конечно, они дали залп. Волк рухнул как подкошенный, а охотники старательно обошли его стороной. Они и впрямь были вполне нормальными психически здоровыми мужиками, а потому благоразумно решили, что с бритого зверя всё равно шкуру не возьмёшь, а подходить к этому чуду природы слишком близко себе дороже. Так и ушли, не став потрошить упокоившегося волка и, следовательно, доставать из его живота бабушку. Впрочем, она к тому времени уже всё равно начала перевариваться.
…Красная Шапочка отошла от окна, из которого наблюдала за развернувшейся вдалеке картиной смерти серого, и оглядела комнату. Обстановочка, конечно, оставляла желать лучшего, но вот сам домик – просто конфетка! Красная Шапочка была умной девочкой и уже многое понимала в этой жизни, поэтому она улыбнулась и отправилась в соседнюю комнату к старому комоду. Где-то в его недрах должно было лежать бабушкино завещание…
На работе нынче царит такой дубр, что moi тщательно заматывается в специально для этого принесённый из дома старый толстый и о-очень тёплый свитер, не расстаётся с чашкой горячего чая, но всё равно клацает зубами. Офис находится на первом этаже старого здания, окружённого деревьями и расположенного так, что солнце почти не проникает в помещение. Короче говоря, холодно. Дабы окончательно не околеть в середине последнего весеннего месяца, moi периодически, как только появляется свободное время, выходит на улицу, чтобы там, при четырнадцати градусах, под облачным небом и струями дождя, - греться. На улице хорошо. А тем временем синоптики обещают к середине следующей недели лето...
Стоял сегодня на остановке, ожидая свой транспорт. Подошёл троллейбус, и moi оказался как раз возле дверей. Они распахнулись - и тут оттуда выскочила на всех парах немолодая уже дама в косынке, оборачиваясь и на ходу провозглашая в троллейбус: "Граждане, покайтесь, Иисус грядёт!". Провозгласила - и быстро ушмыгнула куда-то в толпу. Moi, должно быть, постепенно ещё больше утверждается в качестве параноика, но в этот троллейбус не сел, дождался следующего, благо, часто ходят в нужном направлении. Зашёл в троллейбус, проехал три остановки, вышел. И тут открылась следующая картина: возле дверей троллейбуса остановился некий бритый наголо молодой человек "шкафного" телосложения, подавал руку выходящим девушкам и женщинам, проникновенно говоря каждой: "Покайтесь, Иисус грядёт!". Как-то moi всё это не нравится...
Maman порой moi просто умиляет. Возвращаюсь домой, открываю дверь, что получилось довольно-таки тихо, и слышу окончание телефонного разговора maman с кем-то. Детали, конечно, разобрать не удалось, но зато чётко можно было различить, как она расписывает, что её-де единственное взрослое чадо ведёт совершенно свободный, фактически разгульный образ жизни и сожительствует с лицами одного с собою пола, при этом меняя их как перчатки. У moi чуть не отвисла челюсть. А как потом оказалось, дело было лишь в том, что некая мало знакомая moi родственница, живущая в провинции, решила прислать своего окончившего школу сына поступать в Минск и на это время пожить - где бы вы думали? - ну, конечно, у нас! Более чем уверен, что это "на время" растянулось бы на все пять курсов, а так долго жить под одной крышей с совершенно чужим человеком moi совсем не в радость. Особенно, если вспомнить то, каков он (свят-свят-свят!). Видимо, maman придерживается примерно такого же мнения, посему и "обрадовала" родственницу тем, что на её любимого сыночка могут оказать ох какое дурное влияние. Кажется, сработало.
Напротив пункта "дожить до вечера пятницы" ставлю жирную галочку.
Мою прабабушку звали Гелена Вацлавовна. Дочь польских евреев дворянской крови, вынужденная бежать в соседнюю страну не просто от войны, но от неприкрытого геноцида, грозящего вырубить на корню десятки и сотни родов. Не только грозящего, но и успешно приводящего угрозу в исполнение. Моего прадеда звали Пётр Казимирович. Простой белорусский парень, с успехом закончивший школу и институт, имевший все шансы добиться в жизни успехов, если бы в 1941-м всё не изменилось.
К счастью, он вернулся к жене, которая была на четырнадцать лет его моложе и ждала мужа с двумя сыновьями на руках, рождёнными как раз перед началом войны. Вернулся после того, как лишился ноги и провёл в военном госпитале несколько месяцев, борясь за жизнь уже совсем на другом поле боя. Он умер через несколько лет после рождения своей внучки, моей матери, а я сам не знал его. Как, впрочем, и почти не знал прабабушку. Как мой дед, сын изображённых на фото людей, не знал толком никого из своих дядь и тёть, которых с обеих сторон было по десятку, - потому что война разбросала всех по разным концам бывшего Союза, оставив многих, очень многих лежать в земле. А ведь это только одна история одной ветви семьи. Вторая ветвь выглядит не менее порезанной и оставившей очень много побегов так и не взошедшими: в земле под Минском, Брестом, Смоленском и, кажется, где-то под Берлином.
Как-то не принято нынче вспоминать об ушедших более полувека назад и о тех, кто по счастливой случайности остался. Или принято, но только девятого мая. А это неправильно. Неправильно и откровенно стыдно. Но об этом я уже писал три года назад. Сейчас, пожалуй, изменил бы некоторые слова и кое-где исправил выражения, сейчас уже даже зло смеяться не получается. Но по сути-то ничего не изменилось за три года...
И даже сказать "хорошо, что хоть кто-то помнит" язык не поворачивается. Потому что это не "хорошо", а так, как надо. И странно, очень странно, что на самом деле всё совсем не так. Странно и стыдно.