Чтобы не слышать, как молчит ничто.
вторник, 18 августа 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Если лежать тихо-тихо, совсем не дыша; если сердечным стуком не заглушать молчание; если обнять друг друга за плечи или прижаться спинами, не наполняя воздухом лёгкие, не размыкая для выдоха губ; если забыть на время, как звучат слова и не позволить голосу вдруг подняться со дна; если закрыть глаза и не думать о том, что вокруг и кто рядом, - можно услышать, как по комнате растекается и расплывается великое ничто. Не темнота с тишиной, не безмолвие, не отдалённость друг от друга; ничто, отсутствие чего бы то ни было, отсутствие близости, единства, сопричастности. Поэтому мы так старательно дышим во сне. Поэтому мы так гоним вперёд ритм сердца.
Чтобы не слышать, как молчит ничто.
Чтобы не слышать, как молчит ничто.
среда, 12 августа 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Оказалось, соседи по офису – только с виду этакие из себя косметически-парфюмированные аккуратные дамы, чистюли и прочая, прочая. Милые соседушки, регулярно оставляя на кухне свои якобы диетические завтраки и обеды, поразвели в офисе тараканов, за что у меня лично появилось искренне желание придушить каждую напудренную шейку особенно мучительным способом. Тараканов до сих пор я видел раз в жизни в глубоком детстве: они были маленькие, чёрненькие, ползали в чужом доме (где я оказался случайно и всего единожды) и испуганно прятались под плинтус, когда загорался свет. Эти же – коричневые, жирные, упитанные, нагло марширующие по моему столу (я сижу у двери, т.е. ближе всех к коридору и кухне) и бегающие настолько шустро, что уже один раз мне выпал счастливый случай изобразить из себя вышедшего на священную тропу войны Чингачгука с шлёпанцем вместо томагавка. Смешно-то смешно, но тараканы – это мерзость страшная, от которой, судя по словам очевидцев, крайне трудно избавиться. Закупил Raid’а (от комаров он исправно спасал последние лет пять как минимум), раскидал по всем углам. Сижу злой, озираюсь по сторонам и жду, когда же появится хоть кто-то из соседствующих дам, чтобы вынести им остатки мозга или что у них там вместо него. Впрочем, может, более действенно будет поймать живого таракана и помахать им, держа за длинный ус, перед тщательно напудренным носом одной из них?
вторник, 11 августа 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Утащил у фелисфеникс, за что ей большое спасибо, таки минута смеха продлевает жизнь. Суть такова: пишем 12 имён персонажей книг, фильмов, комиксов, аниме, мультиков, etc. и заглядываем под кат, чтобы прочитать значение. Брехня брехнёй, конечно, но результат забавный.
Мой список:
1. Граф Монте-Кристо (А. Дюма)
2. Воланд (М. Булгаков)
3. Капитан Блад (Р. Сабатини)
4. Ангел Габриэль (из к/ф "Константин", роль Тильды Суинтон)
5. Снейп (который из ГП)
6. Шелена (О. Громыко)
7. Эркюль Пуаро (который из сериала в исполнении Дэвида Суше)
8. Арагорн (киношный, как ни удивительно)
9. Лорд Генри (из "Портрета Дориана Грея" Уайльда)
10. Доктор Грегори Хаус
11. Барон Мюнхгаузекн (в исполнении Янковского и никак иначе)
12. Волшебник (тоже Янковский, на сей раз в "Обыкновенном чуде")
Voila!
Мой список:
1. Граф Монте-Кристо (А. Дюма)
2. Воланд (М. Булгаков)
3. Капитан Блад (Р. Сабатини)
4. Ангел Габриэль (из к/ф "Константин", роль Тильды Суинтон)
5. Снейп (который из ГП)
6. Шелена (О. Громыко)
7. Эркюль Пуаро (который из сериала в исполнении Дэвида Суше)
8. Арагорн (киношный, как ни удивительно)
9. Лорд Генри (из "Портрета Дориана Грея" Уайльда)
10. Доктор Грегори Хаус
11. Барон Мюнхгаузекн (в исполнении Янковского и никак иначе)
12. Волшебник (тоже Янковский, на сей раз в "Обыкновенном чуде")
Voila!
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Недавно услышанная фраза ввела в состояние десятисекундного ступора, поскольку была произнесена человеком зрелым, умудрённым опытом и прожившим немало лет – во всяком случае, куда больше, чем я. И посему слова «Я уважаю её, потому что она очень несчастная женщина» заставили не только задуматься, но и удивиться, поскольку было неожиданно открыть на третьем десятке лет, что, оказывается, кого-то можно уважать за то, что он-де несчастен. И даже не углубляясь в философские дебри самого понимания сути счастья - ибо это завело бы слишком далеко в чащу, откуда выбираться требуется с фонариком дневного света, мачете и, желательно, проводником, - всё равно, как мне кажется, утверждать подобное по меньшей мере бессмысленно. Откровенно не понимаю, как можно уважать за то, что человек не сделал ничего для достижения собственного благополучия (а ведь это чуть ли не инстинкт сродни самосохранению), а то и, что вернее, ничего не делал, когда это самое благополучие рушилось у него на глазах.
В моём понимании уважение – это расположение, которое необходимо заслужить какими-либо действиями (реже – бездействием, но это и впрямь исключительные случаи), поступками, иногда словами, но никак не тем, что человек несчастен. Это не чувство симпатии, кое возникает порой на пустом месте, основываясь на каких-то внутренних ощущениях, флюидах и тому подобном. Уважение всегда на чём-то базируется и основывается, как и, например, доверие. Впрочем, сравнение не самое удачное, ибо доверие тоже может возникнуть на пустом месте и разве что провериться впоследствии теми же поступками. Но суть одна: бездоказательное уважение гроша ломаного не стоит. Невозможно уважать человека лишь за то, что он человек, что у него есть две руки, две ноги и одна голова; а уж тем более – потому что он несчастлив. Формулировка «уважаю, поскольку у него тяжёлая жизнь, но при этом он справляется со всеми трудностями» - это куда понятнее, логичнее, разумнее, но вот это услышанное мною «…потому что она несчастная», сказанное безо всяких уточнений и не подразумевающее ничего, кроме того, что было произнесено, коробит и совершенно не вписывается в мою систему координат.
В том, чтобы быть несчастным, нет ничего возвышенного или достойного уважения. Особенно в том случае, когда это осознанный выбор. Впрочем, психологический мазохизм – это уже совсем другая история.
В моём понимании уважение – это расположение, которое необходимо заслужить какими-либо действиями (реже – бездействием, но это и впрямь исключительные случаи), поступками, иногда словами, но никак не тем, что человек несчастен. Это не чувство симпатии, кое возникает порой на пустом месте, основываясь на каких-то внутренних ощущениях, флюидах и тому подобном. Уважение всегда на чём-то базируется и основывается, как и, например, доверие. Впрочем, сравнение не самое удачное, ибо доверие тоже может возникнуть на пустом месте и разве что провериться впоследствии теми же поступками. Но суть одна: бездоказательное уважение гроша ломаного не стоит. Невозможно уважать человека лишь за то, что он человек, что у него есть две руки, две ноги и одна голова; а уж тем более – потому что он несчастлив. Формулировка «уважаю, поскольку у него тяжёлая жизнь, но при этом он справляется со всеми трудностями» - это куда понятнее, логичнее, разумнее, но вот это услышанное мною «…потому что она несчастная», сказанное безо всяких уточнений и не подразумевающее ничего, кроме того, что было произнесено, коробит и совершенно не вписывается в мою систему координат.
В том, чтобы быть несчастным, нет ничего возвышенного или достойного уважения. Особенно в том случае, когда это осознанный выбор. Впрочем, психологический мазохизм – это уже совсем другая история.
четверг, 06 августа 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
- Это возмутительно! – лицо профессора приобрело пунцовый оттенок, а рога, казалось, начали исходить паром. – За всю свою практику (а это, между прочим, полторы тысячи лет, мальчик мой!) я не сталкивался с подобным… подобным…
Профессор запнулся, и в его выпученных глазах, похожих на готовые лопнуть спелые каштаны, отразился весь мучительный процесс подбора подходящего слова. Так и не найдя нужного, дипломированный специалист, магистр чего-то там и доктор чего-то иного выпустил воздух из лёгких и сокрушённо покачал головой. Бальтазар неопределённо пожал плечами и скосил глаза на стопку курсовых работ в руках профессора. Достаточно было слегка прищуриться, чтобы слои бумаги начали расплываться в воздухе и становиться прозрачными, как и все напечатанные или изредка написанные на них от руки буквы – имена студентов, списки использованной литературы, названия курсовых и отличные другим цветом отметки и комментарии наставника. Бальтазар всматривался в бумаги до тех пор, пока среди прозрачных букв не увидел своё имя; тогда он перестроил зрение таким образом, чтобы буквы стали заметными и можно было различить оценку за курсовую. Высший балл, выведенный красивым уверенным почерком, вызвал лёгкое подобие улыбки на губах молодого демона – и очередную вспышку недовольства демона старшего.
- Он ещё и улыбается! Нет, вы только посмотрите на него! – воскликнул профессор, окинув взглядом пустую аудиторию, как будто кто-то мог услышать или другим студентам было дело до наблюдений за распеканием однокашника. – Не щурьте так глазоньки, юноша, я и сам скажу, что ваша курсовая лучшая на потоке. Я также уверен, что дипломную работу, которую вам предстоит сдать в конце учебного года, можно будет выставлять в музее высших достижений нашего университета. Однако этого недостаточно, вы сами понимаете это не хуже меня.
Профессор нахмурил брови, а Бальтазар очередной раз дёрнул плечами и не ответил, хотя и отвечать-то было нечего: он не меньше преподавателя был уверен в том, что сможет написать дипломную работу так, что у любого читающего доктора наук глаза на лоб полезут от восторга. Как же: истинное дарование, молодой талант, блестящий ум, невероятные задатки, сын своего отца, продолжатель великого рода и прочая, прочая, прочая… Вот только рядом с этим внушительным списком достоинств стояло одно маленькое «но», которое существенно портило общую безупречную картину.
- Ваши теоретические и исследовательские работы удивительно хороши, Бальтазар. Вас ждёт невероятное будущее! – продолжал тем временем профессор, закатив глаза от удовольствия. – Подумайте сами: учиться осталось всего ничего, после окончания университета вас без всяких собеседований будут ждать в важнейших Департаментах преисподней, все демоны ада передерутся, чтобы заполучить такого специалиста как вы к себе в контору. Всего каких-то две-три сотни лет – и вы окажетесь в кресле начальника одного из Министерств. Нет! – профессор повысил голос, подался вперёд, схватив юношу за плечи и слегка его встряхнув. – Нет, вы даже могли бы однажды стать советником самого Владыки! Вы, именно вы – могли бы, ещё как! Это ясно уже сейчас, а ведь вы пока всего лишь студент пятого курса. Повторюсь, у вас блестящее будущее, мальчик мой, вам всего лишь нужно немного постараться. Совсем чуть-чуть!
- Я не получу «отлично» за практические занятия, - наконец подал голос Бальтазар, высвободившись из цепкой хватки профессора. Молодой демон говорил совершенно спокойно, как будто всё сказанное преподавателем прошло мимо него или не имело никакого значения.
- Но, мальчик мой, вам достаточно получить хотя бы «зачёт»! Неужели это так сложно? – на профессора было жалко смотреть; казалось, это его собственная судьба сейчас разваливается на куски, хороня шанс на то, чтобы стать блестящей и выдающейся. – Вы хотя бы попробуйте, Бальтазар, просто дайте волю своей внутренней сущности – и она всё сделает за вас. Ведь вы всё-таки демон! Ну, отнимите хотя бы конфетку у ребёнка или откажитесь перевести старушку через улицу – и я уговорю комиссию поставить вам минимальный необходимый балл!
Бальтазар который раз дёрнул плечами и отрицательно мотнул головой. Профессор вновь печально вздохнул и безнадёжно махнул рукой, отпуская своего лучшего студента восвояси. Когда молодой демон выходил из аудитории, вслед ему слышалось огорчённое бормотание о лучших кадрах ада, бездумно растрачивающих свои данные. Потом голос смолк – должно быть, профессор достал из ящика стола мягкую тряпочку и начал полировать слегка запотевшие от возбуждения рога. Бальтазар же покинул университет, но домой возвращаться не спешил. Немного попетляв по улицам, демон вошёл в здание Департамента перемещений, предъявил свой студенческий улыбчивому охраннику, знакомому ещё с первого курса, перебросился с ним несколькими фразами и уже после этого направился к одному из специальных лифтов, где нажал продолговатую красную кнопку с давно стёршейся, но намертво отпечатавшейся в памяти надписью.
Бальтазар вышел из кабинки туалета в «МакДональдсе», тщательно вымыл руки и покинул здание. Уже через несколько минут демон шёл по аллее Александровского сада, прячась под зонтом от проливного дождя и блаженно улыбаясь при взгляде на потемневшие от влаги стены Кремля. Чуть в стороне шумели автомобили, то и дело мимо проходили куда-то по своим делам мужчины и женщины, мелькали девушки в коротких юбках, шортах и даже лёгких платьях – августовский дождь прогнал жару, но нашёл общий язык с приятным теплом, не заставляя москвичей одеваться теплее.
- Тоже мне заладили: блестящее будущее, Департамент управления, ад, ад, снова ад, вечное пламя… Эх, - Бальтазар остановился возле довольно большой лужи, над которой стояла под ярким зонтиком девчушка лет десяти и горестно рыдала, глядя на валяющуюся в грязной воде конфету – видно, обронила. Молодой демон покачал головой, сунул руку в карман джинсов, прошептал несколько слов на древнем языке – и через мгновение протянул девочке целую жменю конфет в разноцветных фантиках.
- Ой, спасибо! – девчушка тут же прекратила увеличивать количество воды во вселенной и широко улыбнулась, хватая конфеты и совершенно не думая о том, что от мамы влетит за разговоры с незнакомым дядей. Просто этот конкретный дядя совсем не выглядел плохим или опасным, скорее был похож на героя сказки или даже Деда Мороза. В лучшие его годы, конечно.
- Вот, а они говорят – отнимать конфеты! - Бальтазар улыбнулся и потрепал девочку по волосам. – Достали уже со своим адом. А вот не хочу я туда. Жарко там.
Демон подмигнул удивлённо хлопавшей глазами девочке и пошлёпал по лужам своей дорогой, уже планируя, каким образом в следующий раз завалит практикум по демонистике. И пошли они все со своим адом! Синоптики обещали, что во вторую неделю августа в Москве будет не выше двадцати пяти. Просто рай.
Профессор запнулся, и в его выпученных глазах, похожих на готовые лопнуть спелые каштаны, отразился весь мучительный процесс подбора подходящего слова. Так и не найдя нужного, дипломированный специалист, магистр чего-то там и доктор чего-то иного выпустил воздух из лёгких и сокрушённо покачал головой. Бальтазар неопределённо пожал плечами и скосил глаза на стопку курсовых работ в руках профессора. Достаточно было слегка прищуриться, чтобы слои бумаги начали расплываться в воздухе и становиться прозрачными, как и все напечатанные или изредка написанные на них от руки буквы – имена студентов, списки использованной литературы, названия курсовых и отличные другим цветом отметки и комментарии наставника. Бальтазар всматривался в бумаги до тех пор, пока среди прозрачных букв не увидел своё имя; тогда он перестроил зрение таким образом, чтобы буквы стали заметными и можно было различить оценку за курсовую. Высший балл, выведенный красивым уверенным почерком, вызвал лёгкое подобие улыбки на губах молодого демона – и очередную вспышку недовольства демона старшего.
- Он ещё и улыбается! Нет, вы только посмотрите на него! – воскликнул профессор, окинув взглядом пустую аудиторию, как будто кто-то мог услышать или другим студентам было дело до наблюдений за распеканием однокашника. – Не щурьте так глазоньки, юноша, я и сам скажу, что ваша курсовая лучшая на потоке. Я также уверен, что дипломную работу, которую вам предстоит сдать в конце учебного года, можно будет выставлять в музее высших достижений нашего университета. Однако этого недостаточно, вы сами понимаете это не хуже меня.
Профессор нахмурил брови, а Бальтазар очередной раз дёрнул плечами и не ответил, хотя и отвечать-то было нечего: он не меньше преподавателя был уверен в том, что сможет написать дипломную работу так, что у любого читающего доктора наук глаза на лоб полезут от восторга. Как же: истинное дарование, молодой талант, блестящий ум, невероятные задатки, сын своего отца, продолжатель великого рода и прочая, прочая, прочая… Вот только рядом с этим внушительным списком достоинств стояло одно маленькое «но», которое существенно портило общую безупречную картину.
- Ваши теоретические и исследовательские работы удивительно хороши, Бальтазар. Вас ждёт невероятное будущее! – продолжал тем временем профессор, закатив глаза от удовольствия. – Подумайте сами: учиться осталось всего ничего, после окончания университета вас без всяких собеседований будут ждать в важнейших Департаментах преисподней, все демоны ада передерутся, чтобы заполучить такого специалиста как вы к себе в контору. Всего каких-то две-три сотни лет – и вы окажетесь в кресле начальника одного из Министерств. Нет! – профессор повысил голос, подался вперёд, схватив юношу за плечи и слегка его встряхнув. – Нет, вы даже могли бы однажды стать советником самого Владыки! Вы, именно вы – могли бы, ещё как! Это ясно уже сейчас, а ведь вы пока всего лишь студент пятого курса. Повторюсь, у вас блестящее будущее, мальчик мой, вам всего лишь нужно немного постараться. Совсем чуть-чуть!
- Я не получу «отлично» за практические занятия, - наконец подал голос Бальтазар, высвободившись из цепкой хватки профессора. Молодой демон говорил совершенно спокойно, как будто всё сказанное преподавателем прошло мимо него или не имело никакого значения.
- Но, мальчик мой, вам достаточно получить хотя бы «зачёт»! Неужели это так сложно? – на профессора было жалко смотреть; казалось, это его собственная судьба сейчас разваливается на куски, хороня шанс на то, чтобы стать блестящей и выдающейся. – Вы хотя бы попробуйте, Бальтазар, просто дайте волю своей внутренней сущности – и она всё сделает за вас. Ведь вы всё-таки демон! Ну, отнимите хотя бы конфетку у ребёнка или откажитесь перевести старушку через улицу – и я уговорю комиссию поставить вам минимальный необходимый балл!
Бальтазар который раз дёрнул плечами и отрицательно мотнул головой. Профессор вновь печально вздохнул и безнадёжно махнул рукой, отпуская своего лучшего студента восвояси. Когда молодой демон выходил из аудитории, вслед ему слышалось огорчённое бормотание о лучших кадрах ада, бездумно растрачивающих свои данные. Потом голос смолк – должно быть, профессор достал из ящика стола мягкую тряпочку и начал полировать слегка запотевшие от возбуждения рога. Бальтазар же покинул университет, но домой возвращаться не спешил. Немного попетляв по улицам, демон вошёл в здание Департамента перемещений, предъявил свой студенческий улыбчивому охраннику, знакомому ещё с первого курса, перебросился с ним несколькими фразами и уже после этого направился к одному из специальных лифтов, где нажал продолговатую красную кнопку с давно стёршейся, но намертво отпечатавшейся в памяти надписью.
Бальтазар вышел из кабинки туалета в «МакДональдсе», тщательно вымыл руки и покинул здание. Уже через несколько минут демон шёл по аллее Александровского сада, прячась под зонтом от проливного дождя и блаженно улыбаясь при взгляде на потемневшие от влаги стены Кремля. Чуть в стороне шумели автомобили, то и дело мимо проходили куда-то по своим делам мужчины и женщины, мелькали девушки в коротких юбках, шортах и даже лёгких платьях – августовский дождь прогнал жару, но нашёл общий язык с приятным теплом, не заставляя москвичей одеваться теплее.
- Тоже мне заладили: блестящее будущее, Департамент управления, ад, ад, снова ад, вечное пламя… Эх, - Бальтазар остановился возле довольно большой лужи, над которой стояла под ярким зонтиком девчушка лет десяти и горестно рыдала, глядя на валяющуюся в грязной воде конфету – видно, обронила. Молодой демон покачал головой, сунул руку в карман джинсов, прошептал несколько слов на древнем языке – и через мгновение протянул девочке целую жменю конфет в разноцветных фантиках.
- Ой, спасибо! – девчушка тут же прекратила увеличивать количество воды во вселенной и широко улыбнулась, хватая конфеты и совершенно не думая о том, что от мамы влетит за разговоры с незнакомым дядей. Просто этот конкретный дядя совсем не выглядел плохим или опасным, скорее был похож на героя сказки или даже Деда Мороза. В лучшие его годы, конечно.
- Вот, а они говорят – отнимать конфеты! - Бальтазар улыбнулся и потрепал девочку по волосам. – Достали уже со своим адом. А вот не хочу я туда. Жарко там.
Демон подмигнул удивлённо хлопавшей глазами девочке и пошлёпал по лужам своей дорогой, уже планируя, каким образом в следующий раз завалит практикум по демонистике. И пошли они все со своим адом! Синоптики обещали, что во вторую неделю августа в Москве будет не выше двадцати пяти. Просто рай.
среда, 05 августа 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Цитируя себя же: "Остаётся скрещивать пальцы, чтобы это был ловкий пиар ход Батьки нашего, который вылезет через недельку, погрозит пальчиком совету министров, мол, ай-яй-яй, что ж вы это нашим людям работать не даёте – и все довольны, и все Батьку любят".
Воистину, я пророк. Только явление Отца народу случилось не через недельку, а вот прямо сегодня.
Внимание, внимание! Принимаются заявки на краткосрочные пророчества. Гадаю по степени выпученности глаз и стёртости подошв, предсказываю будущее по рисунку облаков и пролетающих мимо самолётов. Гарантия, невидимая лицензия Сообщества Пророков им. Нострадамуса. Оплата в веб-манях, дайри-рублях и поцелуях прекрасных дам.
(свет и тьма, кажется, я уже когда-то нечто подобное писал в рекламных целях...)
p.s. Впору заводить отдельный тэг в духе "Бредятины нашего городка", "Я живу в этой стране", "Я правда живу в этой стране", "Я всё ещё жив, как ни удивительно" и "Даже любопытно, как ещё можно выпендриться".
Воистину, я пророк. Только явление Отца народу случилось не через недельку, а вот прямо сегодня.
Внимание, внимание! Принимаются заявки на краткосрочные пророчества. Гадаю по степени выпученности глаз и стёртости подошв, предсказываю будущее по рисунку облаков и пролетающих мимо самолётов. Гарантия, невидимая лицензия Сообщества Пророков им. Нострадамуса. Оплата в веб-манях, дайри-рублях и поцелуях прекрасных дам.
(свет и тьма, кажется, я уже когда-то нечто подобное писал в рекламных целях...)
p.s. Впору заводить отдельный тэг в духе "Бредятины нашего городка", "Я живу в этой стране", "Я правда живу в этой стране", "Я всё ещё жив, как ни удивительно" и "Даже любопытно, как ещё можно выпендриться".
вторник, 04 августа 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Совет министров издал постановление, в связи с которым, если не последует никаких уточнений и пояснений, я без пяти минут безработный. А сие есть плохо. Ой как плохо. Я не люблю свою работу, но она меня вполне устраивает по большинству параметров.
Дамы и господа неместные, зацените: со вчерашнего дня никто в этой стране (ни фирмы, ни ипэшники) не имеют права продавать любые товары, если не производят его сами или не являются официальными представителями фирмы-производителя. То бишь все посредники сидят и курят второй день, либо закрывают документы тридцать первым июля. Пока это ещё возможно. А вот что потом будет – свет его знает. Остаётся скрещивать пальцы, чтобы это был ловкий пиар ход Батьки нашего, который вылезет через недельку, погрозит пальчиком совету министров, мол, ай-яй-яй, что ж вы это нашим людям работать не даёте – и все довольны, и все Батьку любят. Хорошо бы. А если нет, то будет большое опа.
Дамы и господа неместные, зацените: со вчерашнего дня никто в этой стране (ни фирмы, ни ипэшники) не имеют права продавать любые товары, если не производят его сами или не являются официальными представителями фирмы-производителя. То бишь все посредники сидят и курят второй день, либо закрывают документы тридцать первым июля. Пока это ещё возможно. А вот что потом будет – свет его знает. Остаётся скрещивать пальцы, чтобы это был ловкий пиар ход Батьки нашего, который вылезет через недельку, погрозит пальчиком совету министров, мол, ай-яй-яй, что ж вы это нашим людям работать не даёте – и все довольны, и все Батьку любят. Хорошо бы. А если нет, то будет большое опа.
понедельник, 03 августа 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
В бытность свою школьником я изрядно поскакал по классам, меняя буквы чуть ли не каждые два года. С первого по четвёртый только стабильно просидел под одной буквой, а потом в пятом ушёл под другую, в седьмом - тоже, но через месяц опять сменил, перед десятым и вовсе ушёл в лицей, где успел сменить букву даже за один год, хотя последнее было недочётом администрации, нежели моим желанием. За первые девять лет, проведённых в одной школе, побывал, выходит, в четырёх разных классах, где периодически пересекались и другие ученики: кто-то из начального перешёл в тот же гимназический пятый, где был я, кто-то потом учился в физ-мате, кто-то остался на девять лет под одной буквой, куда я мимоходом на месяц заскочил в седьмом классе, кто-то тоже попросту перевёлся. В общем, текучка лиц была неслабая, однако всё равно выходит, что с некоторыми людьми я проучился не меньше шести лет.
И вот на днях, занимаясь генеральной уборкой, что подразумевало под собой грандиозную сортировку всякого хлама в полках, наткнулся на несколько фотоальбомов, в числе которых был один со школьными снимками. Не то чтобы их было много (я всегда не любил фотографироваться), но с десятка два набралось, притом из разных лет обучения. Смотрел в эти лица и не мог вспомнить даже четверти отпечатанных на бумаге лиц. Считанные единицы вспомнил, да и то – двое живут в моём районе и периодически попадаются на глаза издалека, один запомнился потому, что с ним, одним из немногих, мы более-менее общались, ещё один был соседом моих деда с бабушкой, ну и ещё девушка – моя собственная соседка. В остальные лица вглядывался, с трудом пытаясь вспомнить хотя бы имена или какие-то события, которые происходили с этими людьми. Получалось с переменным успехом, однако в те годы я благоразумно подписал с обратной стороны имена и фамилии. Впрочем, большинство читались как будто впервые. Одноклассников из лицея (последние два года) помню чуть лучше, большинство имён всплыли, хотя фамилии тоже канули в Лету.
Одиннадцать лет жизни остались исключительно в кучке плохоньких фотографий. Ни в чём больше. А в добрых книжках про пионеров, помню, писали про школьные годы, чудесные годы, встречи спустя много лет и прочее бла-бла-бла. Хотя, наверное, это не столько времена меняются, сколько просто я сам не нуждался в этом самом «бла-бла-бла», как и на днях, проглядывая фотографии, не чувствовал ничего, хотя бы отдалённо похожего на ностальгию. Вернее, вообще ничего не чувствовал.
И вот на днях, занимаясь генеральной уборкой, что подразумевало под собой грандиозную сортировку всякого хлама в полках, наткнулся на несколько фотоальбомов, в числе которых был один со школьными снимками. Не то чтобы их было много (я всегда не любил фотографироваться), но с десятка два набралось, притом из разных лет обучения. Смотрел в эти лица и не мог вспомнить даже четверти отпечатанных на бумаге лиц. Считанные единицы вспомнил, да и то – двое живут в моём районе и периодически попадаются на глаза издалека, один запомнился потому, что с ним, одним из немногих, мы более-менее общались, ещё один был соседом моих деда с бабушкой, ну и ещё девушка – моя собственная соседка. В остальные лица вглядывался, с трудом пытаясь вспомнить хотя бы имена или какие-то события, которые происходили с этими людьми. Получалось с переменным успехом, однако в те годы я благоразумно подписал с обратной стороны имена и фамилии. Впрочем, большинство читались как будто впервые. Одноклассников из лицея (последние два года) помню чуть лучше, большинство имён всплыли, хотя фамилии тоже канули в Лету.
Одиннадцать лет жизни остались исключительно в кучке плохоньких фотографий. Ни в чём больше. А в добрых книжках про пионеров, помню, писали про школьные годы, чудесные годы, встречи спустя много лет и прочее бла-бла-бла. Хотя, наверное, это не столько времена меняются, сколько просто я сам не нуждался в этом самом «бла-бла-бла», как и на днях, проглядывая фотографии, не чувствовал ничего, хотя бы отдалённо похожего на ностальгию. Вернее, вообще ничего не чувствовал.
пятница, 31 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Душегуб скрывался в горах, спасаясь от справедливой кары.
На его руках высыхала кровь десятков невинных людей.
Он пробирался тайными тропами в непроходимых скалах,
И древние боги молча взирали, как он идёт меж камней.
Душегуб пещеру нашёл и решил переждать в ней облаву,
И никто из обиженных им не догадался в горы пойти.
Только древние боги проснулись, вспомнили прежнюю славу
И начали с горных вершин огромные камни быстро катить.
Душегуб так громко в страхе кричал, что даже эхо оглохло
И сбежало подальше, спрятавшись под скалистый серый карниз.
Душегуб пытался спастись, но сорвался под каменный хохот
И с осколками горных вершин начал стремительно падать вниз.
Душегуб смотрел вверх мутным взором со дня ущелья, а в небе
С запада проплывали пушистой волной облака на восток.
С его губ сорвался последний вздох, над телом взяло власть время
И однажды из тела убийцы протянулся к солнцу росток.
Душегуб был так счастлив, впервые совершив не зло, но благо:
Он дал новую жизнь - и ни за что бы не вернулся назад
В дни, когда сотнями убивал людей. О, как теперь он плакал!
Как же он сожалел о прошлом! Но всё равно отправился в ад.
На его руках высыхала кровь десятков невинных людей.
Он пробирался тайными тропами в непроходимых скалах,
И древние боги молча взирали, как он идёт меж камней.
Душегуб пещеру нашёл и решил переждать в ней облаву,
И никто из обиженных им не догадался в горы пойти.
Только древние боги проснулись, вспомнили прежнюю славу
И начали с горных вершин огромные камни быстро катить.
Душегуб так громко в страхе кричал, что даже эхо оглохло
И сбежало подальше, спрятавшись под скалистый серый карниз.
Душегуб пытался спастись, но сорвался под каменный хохот
И с осколками горных вершин начал стремительно падать вниз.
Душегуб смотрел вверх мутным взором со дня ущелья, а в небе
С запада проплывали пушистой волной облака на восток.
С его губ сорвался последний вздох, над телом взяло власть время
И однажды из тела убийцы протянулся к солнцу росток.
Душегуб был так счастлив, впервые совершив не зло, но благо:
Он дал новую жизнь - и ни за что бы не вернулся назад
В дни, когда сотнями убивал людей. О, как теперь он плакал!
Как же он сожалел о прошлом! Но всё равно отправился в ад.
вторник, 28 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Прошу тебя, ты больше мне не снись,
не приходи, когда часы пробили полночь,
не приноси в своих ладонях тёплых горечь,
которую и ввек мне не испить.
Прошу тебя, ты больше мне не снись.
Прошу тебя, не приходи ко мне,
не появляйся вслед за предрассветным бредом -
таким привычным в ночь со вторника на среду,
как тихое дыхание во тьме.
Прошу тебя, не приходи ко мне.
Прошу тебя, забудь мои глаза;
они, поверь, уже давно тебя не помнят,
не замечают, как дверные петли стонут,
и не желают посмотреть назад.
Прошу тебя, забудь мои глаза.
Прошу тебя, не говори: «Ты - мой»
и холод не гони, обняв меня за плечи,
не обещай делить со мною эту вечность,
будь в ней хоть полный хаос, хоть покой.
Прошу тебя…
А впрочем, бог с тобой.
не приходи, когда часы пробили полночь,
не приноси в своих ладонях тёплых горечь,
которую и ввек мне не испить.
Прошу тебя, ты больше мне не снись.
Прошу тебя, не приходи ко мне,
не появляйся вслед за предрассветным бредом -
таким привычным в ночь со вторника на среду,
как тихое дыхание во тьме.
Прошу тебя, не приходи ко мне.
Прошу тебя, забудь мои глаза;
они, поверь, уже давно тебя не помнят,
не замечают, как дверные петли стонут,
и не желают посмотреть назад.
Прошу тебя, забудь мои глаза.
Прошу тебя, не говори: «Ты - мой»
и холод не гони, обняв меня за плечи,
не обещай делить со мною эту вечность,
будь в ней хоть полный хаос, хоть покой.
Прошу тебя…
А впрочем, бог с тобой.
воскресенье, 26 июля 2009
23:17
Доступ к записи ограничен
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 24 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Вот уж накаркал так накаркал...
Что я могу ещё сказать?
Упс.
p.s. Булькающие канализационные люки и канализационные люки-фонтанчики - фееричное зрелище.
Что я могу ещё сказать?
Упс.
p.s. Булькающие канализационные люки и канализационные люки-фонтанчики - фееричное зрелище.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Вчера вечером узрел по адскому ящику (читай: телевизор), как город превращается в частично затонувшую Атлантиду. Во всяком случае, по улице Немига плыло всё, кроме транспорта, который стоял, а в нём сидели люди по колено в воде и ждали отлива. Самое забавное во всём этом то, что народ ничуть не напрягался: люди улыбались, шутили и явно не слишком переживали по поводу того, что намочили штаны. Как будто не чрезвычайная ситуация, а так, мини-праздник в подарок от неба. Тот факт, что вроде бы пострадавших не случилось, ещё больше, видимо, расслаблял. И правда забавно: где-то в Европе люди собирают манатки, паникуют, считают миллионы, а у нас веселятся и шутят в камеру.
Ну а я, как водится, пропустил самое интересное, ибо именно вчера должен был уйти с работы пораньше, из-за чего миновал Немигу (по которой, кстати, каждый день хожу и езжу) за час до прилива. Ну и где, спрашивается, справедливость? А ведь, между прочим, вот так частично затопленный город – это один из любимых снов детства. Обычно прилив начинался с моей квартиры (на девятом этаже, ахха), вода поднималась чуть выше колен, при этом почему-то нисколько не портя мебель, а после можно было выходить на улицу и с удовольствием плавать в не слишком глубоких (как раз чтобы или плавать, или ходить) потоках. Вчерашнее частичное утопление Немиги на детский сон, конечно, походило мало, но всё же напомнило о нём и вызвало улыбку. Почти такую же широкую, как когда громыхнуло так, что стёкла задрожали.
Это лето, пусть и местами слишком жаркое, всё же на диво радует. Надеюсь, тенденция сохранится до осени.
Ну а я, как водится, пропустил самое интересное, ибо именно вчера должен был уйти с работы пораньше, из-за чего миновал Немигу (по которой, кстати, каждый день хожу и езжу) за час до прилива. Ну и где, спрашивается, справедливость? А ведь, между прочим, вот так частично затопленный город – это один из любимых снов детства. Обычно прилив начинался с моей квартиры (на девятом этаже, ахха), вода поднималась чуть выше колен, при этом почему-то нисколько не портя мебель, а после можно было выходить на улицу и с удовольствием плавать в не слишком глубоких (как раз чтобы или плавать, или ходить) потоках. Вчерашнее частичное утопление Немиги на детский сон, конечно, походило мало, но всё же напомнило о нём и вызвало улыбку. Почти такую же широкую, как когда громыхнуло так, что стёкла задрожали.
Это лето, пусть и местами слишком жаркое, всё же на диво радует. Надеюсь, тенденция сохранится до осени.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Сегодняшний мой выход из подъезда сразу после пиликанья входной двери встречали бурные овации, несколько десятков обернувшихся на звук лиц и блестящее око видеокамеры. Это не говоря уж о белом лимузине. Секунду постояв на пороге, в процессе сего действа (или бездействия?) рассматривая в пух и прах разряженных особ (и это при обещанных днём тридцати с лишним градусах!), я мило улыбнулся, помахал в камеру, пожелал стоящим возле лимузина молодожёнам счастья в личной жизни и бочком-бочком вышел из подъезда.
Боюсь, на плёнке моё явление останется невтемным оранжевым пятном среди белого и чёрного, но я же не виноват, что кому-то взбрело в голову устраивать торжественный выход в такую рань!
Боюсь, на плёнке моё явление останется невтемным оранжевым пятном среди белого и чёрного, но я же не виноват, что кому-то взбрело в голову устраивать торжественный выход в такую рань!
среда, 22 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Обнаруженное в холодильнике нечто маленькое и поджаристое было похоже на сырное и солёное, но оказалось творожным и сладким.
Итак, день начался с разочарования.
Итак, день начался с разочарования.
воскресенье, 19 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Картина остро характерного постапокалипсиса: последствия недавней кровопролитной бойни, повсюду обломки разрушенных зданий, остовы сгоревших машин, кое-где летают обрывки грязных газет, на асфальте валяются осколки ламп из покосившихся фонарей. И повсюду - десятки, сотни, тысячи трупов. Ещё довольно свежих, не тронутых разложением. В большинстве своём тела принадлежат военным: камуфляж, оружие, измазанные сажей бледные и синеющие лица, следы крови, именные медальоны с группой крови и другими данными на шеях.
На мёртвый город медленно опускается вечер. Ветер кружит обрывки газет, поднимает в воздух грязный пепел вперемешку со снегом и ерошит волосы трупов. В почти полной тишине слышен лишь звук скрипящего окна, чудом оставшегося висеть на одном креплении в здании, когда-то бывшем школой. Неожиданные шаги в мёртвой тишине кажутся слишком громкими, хотя порождают их маленькие ножки, обутые в обитые мехом ботиночки. Девочка лет десяти или немногим больше, закутанная в тёплый яркий шарф поверх изрядно измазанной в пепле зимней курточки, осторожно вышагивает среди развалов, внимательно оглядываясь по сторонам. Останавливается возле трупа солдата, наклоняется и снимает с его шеи именной медальон, прячет в карман куртки и идёт к следующему телу. Так девочка бродит среди мертвецов около получаса, пока карманы её не оказывается доверху набиты звенящими металлическими свидетельствами чужой смерти. Тогда она разворачивается и, чуть подпрыгивая на ходу, направляется прочь.
В доме на окраине города, одном из немногих, что сохранились почти неповреждёнными, девочка меняет ботинки на пушистые тапки, вешает куртку на крючок в шкафу и выгребает из карманов медальоны. Идёт в гостиную по коридору, проходя мимо бывшей спальни, которая теперь заколочена, потому как второй стены у неё нет. В гостиной девочка направляется в центр комнаты, забирается на табурет и начинает, тихонько напевая, развешивать медальоны на ветви большой ели.
За окном падают снег и пепел.
Рождество.
На мёртвый город медленно опускается вечер. Ветер кружит обрывки газет, поднимает в воздух грязный пепел вперемешку со снегом и ерошит волосы трупов. В почти полной тишине слышен лишь звук скрипящего окна, чудом оставшегося висеть на одном креплении в здании, когда-то бывшем школой. Неожиданные шаги в мёртвой тишине кажутся слишком громкими, хотя порождают их маленькие ножки, обутые в обитые мехом ботиночки. Девочка лет десяти или немногим больше, закутанная в тёплый яркий шарф поверх изрядно измазанной в пепле зимней курточки, осторожно вышагивает среди развалов, внимательно оглядываясь по сторонам. Останавливается возле трупа солдата, наклоняется и снимает с его шеи именной медальон, прячет в карман куртки и идёт к следующему телу. Так девочка бродит среди мертвецов около получаса, пока карманы её не оказывается доверху набиты звенящими металлическими свидетельствами чужой смерти. Тогда она разворачивается и, чуть подпрыгивая на ходу, направляется прочь.
В доме на окраине города, одном из немногих, что сохранились почти неповреждёнными, девочка меняет ботинки на пушистые тапки, вешает куртку на крючок в шкафу и выгребает из карманов медальоны. Идёт в гостиную по коридору, проходя мимо бывшей спальни, которая теперь заколочена, потому как второй стены у неё нет. В гостиной девочка направляется в центр комнаты, забирается на табурет и начинает, тихонько напевая, развешивать медальоны на ветви большой ели.
За окном падают снег и пепел.
Рождество.
четверг, 16 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Город, бывший день назад просто городом – по-летнему жарким и душным, но всё же вполне обычным, - ещё вчера начал превращаться в раскалённую сковородку, на которой я чувствую себя кем-то вроде жареного сверчка родом из некой азиатской страны, или семечком тыквы, которое решила изжарить хозяйка, или лилипутом, над коим злобно издевается Гулливер.
А тут ещё ночью снилось, будто я прогуливал работу, прячась на работе своей жены (!), чтобы никто не мог меня обнаружить. Супруга была кем-то из руководящих лиц крупной фирмы, занимавшей многоэтажное здание, внутри которого коридоры больше походили на лабиринты, а всех комнат не знали даже сторожа. Поэтому я легко отыскал пустую небольшую комнату с удобным диваном и спутниковым TV, устроился с комфортом и начал смотреть «Дядя Фёдор, пёс и кот», все выпуски по порядку. Ближе к концу рабочего дня, выбравшись из комнатки, я встретил свою жену прямо на пороге.
- А, это ты! - Смеясь, сказала она. – А тут девочки дежурные жаловались на какие-то мультяшные звуки и пыхтение из тайной комнаты, боялись, думали, что это маньяк какой-то. Потом проверили, и каково же было их удивление, когда они увидели твою фамилию!
Я удивлённо воззрился на женщину, которой обещал верность до гроба:
- Как это проверили?
- Как, как? Office Google – и всё в здании как на ладони. В каком веке ты живёшь, дорогой? Времена коней, рапир и рубашек с рюшами давно в прошлом! – жена улыбнулась и сочувственно потрепала меня по щеке. И тогда я понял, что катастрофически устарел.
Зато мультики были хорошие. И не пришлось идти по пеклу на работу.
Так и живём. В смысле спим.
p.s. По крайней мере, жена была рыжеволосая.
А тут ещё ночью снилось, будто я прогуливал работу, прячась на работе своей жены (!), чтобы никто не мог меня обнаружить. Супруга была кем-то из руководящих лиц крупной фирмы, занимавшей многоэтажное здание, внутри которого коридоры больше походили на лабиринты, а всех комнат не знали даже сторожа. Поэтому я легко отыскал пустую небольшую комнату с удобным диваном и спутниковым TV, устроился с комфортом и начал смотреть «Дядя Фёдор, пёс и кот», все выпуски по порядку. Ближе к концу рабочего дня, выбравшись из комнатки, я встретил свою жену прямо на пороге.
- А, это ты! - Смеясь, сказала она. – А тут девочки дежурные жаловались на какие-то мультяшные звуки и пыхтение из тайной комнаты, боялись, думали, что это маньяк какой-то. Потом проверили, и каково же было их удивление, когда они увидели твою фамилию!
Я удивлённо воззрился на женщину, которой обещал верность до гроба:
- Как это проверили?
- Как, как? Office Google – и всё в здании как на ладони. В каком веке ты живёшь, дорогой? Времена коней, рапир и рубашек с рюшами давно в прошлом! – жена улыбнулась и сочувственно потрепала меня по щеке. И тогда я понял, что катастрофически устарел.
Зато мультики были хорошие. И не пришлось идти по пеклу на работу.
Так и живём. В смысле спим.
p.s. По крайней мере, жена была рыжеволосая.
вторник, 14 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Сахара спит и видит сны. Ей снятся трёхгорбые верблюды и их наездники, чьи головы замотаны лоскутами ткани, а глаза спрятаны за полупрозрачными сетками. Ей снится, что дует ветер и гонит песок, он щекочет верблюдов по мохнатым лапам, и те начинают шагать быстрее, мысленно смеясь от приятного чувства. Ей снится, как караваны останавливаются на привал, люди жадно приникают губами к флягам, слегка приподнимая лоскуты ткани, но так и не открывают лиц. И они уходят, как уходили тысячи караванов до, как уйдут тысячи караванов после, а она так и не увидит их глаз, не сможет погрузиться во влажные омуты и понять, каково это – быть по-настоящему живой. И караваны уходят, везут шелка и фарфор, фрукты и золото, мерцают в солнечном свете и тают, как и положено миражам.
Танами спит и видит сны. Ей снятся тени, ползущие по дюнам к ямам близ реки Лэндер, мелким впадинам с застоявшейся грязной водой, которой напиться может лишь безумец и мертвец. Ей снятся пожары где-то там вдалеке, куда она едва может заглянуть. Ей снится, как племя гуринджи крадётся ночью к поселению валрпири и вырезает его на корню, включая женщин и детей. Ей часто снятся кошмары, но самый ужасный из них – вновь и вновь видеть, как исследователь с нелепой фамилией вновь и вновь впервые ступает на её нетронутые невинные земли, чтобы привести за собой других таких же и никогда уже не остановиться. Ей снится, как кирки вгрызаются в плоть, извлекая золотые слитки; в её снах они всегда идеально ровные и мерцающие трупным светом.
Мохаве спит и видит сны. Нет, у неё всего лишь один сон. Ей снится, как вновь и вновь с запада на восток прилетают сумасшедшие ветра, тащат за собой тонны песка, обрушивают его на Лас-Вегас, подхватывают город, словно стеклянный шарик, что хранят люди на каминных полках, и несут за собой. Проносят над всей пустыней, над городами-призраками и занесёнными песком шоссе, под палящим солнцем Калифорнии - и обрушивают в чёртову пасть Долины Смерти, где тот жарится, будто яичница, пока не лопнет желток и не появится аппетитная корочка. Ей снится, как адская пасть захлопывается – и снова всё становится хорошо.
Табернас спит и видит сны. Во многом они похожи на сны Мохаве, с одним лишь отличием – первым умирает Клинт Иствуд. Медленно и мучительно. А после ветер гоняет по улицам искусственного Дикого Запада обрывки газет с лицами преступников (отчего-то на всех них исключительно Клинт Иствуд и Серджио Леоне), пока Мини-Голливуд не оказывается полностью засыпан песком, из которого лишь кое-где торчат головы незадачливых туристов.
Каракумы спит и видит сны. Ей снится, как все чёртовы шоколадные конфеты, насмешливо названные в её честь, вдруг превращаются в галок, ворон и воронов, тараканов, змей и ящериц, - и все они бегут, летят, ползут назад, домой, к матери-прародительнице, спешат поскорее вернуться, упасть с небес, с камней или просто с высоты своего роста, удариться оземь и слиться с ней. Потом ей видится, что попутно исчезает весь шоколад в мире – просто так, в отместку, и тогда ей уже не хочется просыпаться.
Гоби спит и видит сны. Ей снится, как каждая песчинка, каждая крупица её земли двоится, троится, умножается в десять раз – и растёт вширь, ползёт к Хуанхэ и дальше, погребая реку под собой, сминая невысокие горы, подбираясь к городам. А там сотни, тысячи и сотни тысяч желтолицых смешных человечков так забавно верещат, когда песок, земля и глина захватывают их в свой плен, разом уничтожая тридцать процентов демографического кризиса планеты.
- Можешь представить себе пустыню, чьи сны страшнее и ужаснее? Можешь представить, что случилось бы, если бы одна из них вдруг проснулась и воплотила свои сны в реальность?
- Страшнее пустыня души человеческой. Только она никогда не спит. Никогда-никогда не спит.
Танами спит и видит сны. Ей снятся тени, ползущие по дюнам к ямам близ реки Лэндер, мелким впадинам с застоявшейся грязной водой, которой напиться может лишь безумец и мертвец. Ей снятся пожары где-то там вдалеке, куда она едва может заглянуть. Ей снится, как племя гуринджи крадётся ночью к поселению валрпири и вырезает его на корню, включая женщин и детей. Ей часто снятся кошмары, но самый ужасный из них – вновь и вновь видеть, как исследователь с нелепой фамилией вновь и вновь впервые ступает на её нетронутые невинные земли, чтобы привести за собой других таких же и никогда уже не остановиться. Ей снится, как кирки вгрызаются в плоть, извлекая золотые слитки; в её снах они всегда идеально ровные и мерцающие трупным светом.
Мохаве спит и видит сны. Нет, у неё всего лишь один сон. Ей снится, как вновь и вновь с запада на восток прилетают сумасшедшие ветра, тащат за собой тонны песка, обрушивают его на Лас-Вегас, подхватывают город, словно стеклянный шарик, что хранят люди на каминных полках, и несут за собой. Проносят над всей пустыней, над городами-призраками и занесёнными песком шоссе, под палящим солнцем Калифорнии - и обрушивают в чёртову пасть Долины Смерти, где тот жарится, будто яичница, пока не лопнет желток и не появится аппетитная корочка. Ей снится, как адская пасть захлопывается – и снова всё становится хорошо.
Табернас спит и видит сны. Во многом они похожи на сны Мохаве, с одним лишь отличием – первым умирает Клинт Иствуд. Медленно и мучительно. А после ветер гоняет по улицам искусственного Дикого Запада обрывки газет с лицами преступников (отчего-то на всех них исключительно Клинт Иствуд и Серджио Леоне), пока Мини-Голливуд не оказывается полностью засыпан песком, из которого лишь кое-где торчат головы незадачливых туристов.
Каракумы спит и видит сны. Ей снится, как все чёртовы шоколадные конфеты, насмешливо названные в её честь, вдруг превращаются в галок, ворон и воронов, тараканов, змей и ящериц, - и все они бегут, летят, ползут назад, домой, к матери-прародительнице, спешат поскорее вернуться, упасть с небес, с камней или просто с высоты своего роста, удариться оземь и слиться с ней. Потом ей видится, что попутно исчезает весь шоколад в мире – просто так, в отместку, и тогда ей уже не хочется просыпаться.
Гоби спит и видит сны. Ей снится, как каждая песчинка, каждая крупица её земли двоится, троится, умножается в десять раз – и растёт вширь, ползёт к Хуанхэ и дальше, погребая реку под собой, сминая невысокие горы, подбираясь к городам. А там сотни, тысячи и сотни тысяч желтолицых смешных человечков так забавно верещат, когда песок, земля и глина захватывают их в свой плен, разом уничтожая тридцать процентов демографического кризиса планеты.
- Можешь представить себе пустыню, чьи сны страшнее и ужаснее? Можешь представить, что случилось бы, если бы одна из них вдруг проснулась и воплотила свои сны в реальность?
- Страшнее пустыня души человеческой. Только она никогда не спит. Никогда-никогда не спит.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
У меня нет ВоВ, нет половины инета и хорошо, если останутся дайр и жж.
"Авария у вышестоящего провайдера (ака Ростелеком), сроки устранения неизвестны".
А я как раз собирался стать Великим Мастером ювелирного дела и убить парочку орков...
upd. Ура! Началось! ©
upd2. И закончилось...
"Авария у вышестоящего провайдера (ака Ростелеком), сроки устранения неизвестны".
А я как раз собирался стать Великим Мастером ювелирного дела и убить парочку орков...
upd. Ура! Началось! ©
upd2. И закончилось...
понедельник, 13 июля 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Сквозь оконные бойницы – там, под потолком, чтобы выглянуть в которые, нужно забираться с ногами на стол, отодвигая в стороны кипы газет и журналов, каких-то ненужных бумажек, без которых невозможно жить, - небо даже без решёток и стёкол слишком далеко и недоступно, слишком серо, слишком непрозрачно, чтобы можно было помыслить о соприкосновении, о том, чтобы достать и дотянуться, дотронуться даже самыми кончиками пальцев с коротко подстриженными ногтями, настолько коротко, чтобы ни одна соринка не забилась под них, чтобы ни одна лишняя частица земли не привязывала к себе, не крепила якорь, не ковала оковы, не пришивала жёсткой нитью, неотрывно притягивая к себе; вот только бесполезны такие чаяния: оковы никуда не денутся, нити не разорвутся, верёвки не исчезнут, якорь не провалится в тартары, земля будет под ногтями, во рту, в волосах, в крови и плоти, под кожей и песком в глазах.
Ты смаргиваешь соринку, глядя в небо сквозь бойницу окна.
Ты смаргиваешь соринку, глядя в небо сквозь бойницу окна.