Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
В этом городе новый рассвет не похож на предыдущий и следующий, потому что каждое пробуждение - иное, пусть даже солнце никогда не встаёт из-за горизонта с другой стороны. А за полчаса до восхода старый спятивший петух раньше всех других своих собратьев начинает воспевать приход нового дня, вызывая у соседей невольные бормотания скупых ругательств сквозь сжатые зубы. А потом, через тридцать с небольшим минут, просыпаются остальные вестники утра, и уже весь городок встряхивается под неровные и не слишком-то мелодичные вскрики, словно стряхивая с себя нежные руки ночи, не желая этих объятий. Ставни домов распахиваются с приглушённым стуком, и жители города впускают в свои обиталища ранний солнечный свет. И лишь в одном доме почти на окраине (по какой-то иронии судьбы или всевышнего расположенном напротив того, где живут хозяева психованного петуха) ставни не раскрываются даже к полудню.
В этом городе пыль над дорогами никогда не оседает, мелкой неживой мошкарой кружась на уровне глаз и норовя забиться под одежду, в волосы, в лицо, попасть в рот - лишь бы надоесть. По утрамбованной земле мерно гремят колёса телег и редких повозок, приглушённо отмеряют свой путь шаги людей и громко стучат лошадиные копыта. А ветер, налетая обычно с востока, гонит прочь надоедливую пыль-мошкару, но лишь успевает отвлечься, как она с каким-то поистине неземным упрямством вновь поднимается из-под копыт, колёс и ног. И ветер, махнув на пыль своею невидимой рукой, обращает внимание на прохожих, гладит по волосам босых мальчишек, ведущих коров на пастбище, взъерошивает усы мясника и оглаживает лысину старого трактирщика, раздувает парусом юбку визгливой жены лекаря и бережно поддерживает под локоть споткнувшуюся на пороге церкви торговку цветами. Ближе к полудню ветер добирается почти до самой окраины города, бесшумно подкратывается к единственному дому, в котором так и не раскрылись ставни, и начинает задорно стучать по резной древесине, но его никто не слышит.
В этом городе в воздухе витают запахи свежей сдобы, пионов и лесной малины, которую ближе к обеду приносит в плетёной корзине для своей бабушки веснушчатый мальчишка, и потом она старательно готовит из сочных ярких ягод ароматные варенья. И пусть где-то в подворотне устраивают бойни запахи отбросов и конского навоза, но эти междусобойные стычки всегда остаются на вторых ролях, потому что над городом витают ароматы свежей сдобы, цветущих пионов и варенья старой добрячки Энны. И мясник, отворачиваясь от оленьей голени, шумно втягивает крупным носом с горбинкой дымок жареного мяса, уже почти поданного на стол женой, сварливой, но невероятно талантливой в готовке женщиной. А возле дома с закрытыми ставнями уже давно, ещё перед рассветом, закрыли свои бутоны хрупкие ночные цветы, тонкие и призрачные, подобные лунной дымке на поверхности полуночного озера. Они ждут наступления сумерек, чтобы раскрыть лепестки и, когда исчезнут в ночи все дневные запахи, наполнить город своим тонким ароматом.
В этом городе, издалека похожем на картинку в книге сказок, живут самые разные люди. Добряки и скряги, убийцы и меценаты, бедняки и жадины, проповедники и святотатцы; трактирщики и мясники, лекари и бочары, сапожники и кузнецы, монахини и матросы, стряпухи и падшие женщины, гадалки и сумасшедшие, плотники и военные, торговцы и строители. Есть даже один учёный и две ведьмы, живужие на разных сторонах города. Этот город мало чем отличается от других таких же, подобных ему во многих мелочах, вплоть до витающих над ним запахов и мечтах живущих в нём людей. Нелепый, смешной, глупый и совершенно чужой город, ставший родным и любимым лишь из-за одного человека, живущего почти на самой окраине в доме, в котором вот уже несколько месяцев почти никогда не открываются ставни.
В этом городе почти нет границ. Лес начинается сразу за огородом дома священника, а луг - за поворотом после сарая мясника. Разве что до мельницы нужно немного пройти от покосившейся лачуги старой ведьмы да река на востоке обязывает минут пять ступать по мягкой траве, спускаясь по косогору вниз. На границе ночи и утра, когда до первого крика свихнувшегося петуха остаётся ещё несколько минут, у реки на траве устроились двое, и второй положил голову на колени первой, а она гладит его по тёмным волосам, тщательно выпутывая из длинных прядей нити лунного света, которые невесть как задержались после ухода своей прародительницы и теперь не могли найти дорогу, заблудившись. И женщина со странным именем, не похожим ни на одно из тех, что он слышал за все годы своих жизней, улыбается, прикрывая глаза, и задаёт один из своих странных вопросов. А он, тот-который-был-я, чуть помолчав - не для раздумий, а ради того, чтобы эти мгновения мягкого молчаливого ожидания продлились немного дольше, - отвечает, глядя одновременно в её лицо и в небо, на котором уже почти растаяли последние звёзды.
Этот город принадлежит им. Потому что так захотела она. И кажется, что завтра никогда не наступит. Потому что так захотел он. Он, который был я и которым я никогда уже не буду.
В этом городе пыль над дорогами никогда не оседает, мелкой неживой мошкарой кружась на уровне глаз и норовя забиться под одежду, в волосы, в лицо, попасть в рот - лишь бы надоесть. По утрамбованной земле мерно гремят колёса телег и редких повозок, приглушённо отмеряют свой путь шаги людей и громко стучат лошадиные копыта. А ветер, налетая обычно с востока, гонит прочь надоедливую пыль-мошкару, но лишь успевает отвлечься, как она с каким-то поистине неземным упрямством вновь поднимается из-под копыт, колёс и ног. И ветер, махнув на пыль своею невидимой рукой, обращает внимание на прохожих, гладит по волосам босых мальчишек, ведущих коров на пастбище, взъерошивает усы мясника и оглаживает лысину старого трактирщика, раздувает парусом юбку визгливой жены лекаря и бережно поддерживает под локоть споткнувшуюся на пороге церкви торговку цветами. Ближе к полудню ветер добирается почти до самой окраины города, бесшумно подкратывается к единственному дому, в котором так и не раскрылись ставни, и начинает задорно стучать по резной древесине, но его никто не слышит.
В этом городе в воздухе витают запахи свежей сдобы, пионов и лесной малины, которую ближе к обеду приносит в плетёной корзине для своей бабушки веснушчатый мальчишка, и потом она старательно готовит из сочных ярких ягод ароматные варенья. И пусть где-то в подворотне устраивают бойни запахи отбросов и конского навоза, но эти междусобойные стычки всегда остаются на вторых ролях, потому что над городом витают ароматы свежей сдобы, цветущих пионов и варенья старой добрячки Энны. И мясник, отворачиваясь от оленьей голени, шумно втягивает крупным носом с горбинкой дымок жареного мяса, уже почти поданного на стол женой, сварливой, но невероятно талантливой в готовке женщиной. А возле дома с закрытыми ставнями уже давно, ещё перед рассветом, закрыли свои бутоны хрупкие ночные цветы, тонкие и призрачные, подобные лунной дымке на поверхности полуночного озера. Они ждут наступления сумерек, чтобы раскрыть лепестки и, когда исчезнут в ночи все дневные запахи, наполнить город своим тонким ароматом.
В этом городе, издалека похожем на картинку в книге сказок, живут самые разные люди. Добряки и скряги, убийцы и меценаты, бедняки и жадины, проповедники и святотатцы; трактирщики и мясники, лекари и бочары, сапожники и кузнецы, монахини и матросы, стряпухи и падшие женщины, гадалки и сумасшедшие, плотники и военные, торговцы и строители. Есть даже один учёный и две ведьмы, живужие на разных сторонах города. Этот город мало чем отличается от других таких же, подобных ему во многих мелочах, вплоть до витающих над ним запахов и мечтах живущих в нём людей. Нелепый, смешной, глупый и совершенно чужой город, ставший родным и любимым лишь из-за одного человека, живущего почти на самой окраине в доме, в котором вот уже несколько месяцев почти никогда не открываются ставни.
В этом городе почти нет границ. Лес начинается сразу за огородом дома священника, а луг - за поворотом после сарая мясника. Разве что до мельницы нужно немного пройти от покосившейся лачуги старой ведьмы да река на востоке обязывает минут пять ступать по мягкой траве, спускаясь по косогору вниз. На границе ночи и утра, когда до первого крика свихнувшегося петуха остаётся ещё несколько минут, у реки на траве устроились двое, и второй положил голову на колени первой, а она гладит его по тёмным волосам, тщательно выпутывая из длинных прядей нити лунного света, которые невесть как задержались после ухода своей прародительницы и теперь не могли найти дорогу, заблудившись. И женщина со странным именем, не похожим ни на одно из тех, что он слышал за все годы своих жизней, улыбается, прикрывая глаза, и задаёт один из своих странных вопросов. А он, тот-который-был-я, чуть помолчав - не для раздумий, а ради того, чтобы эти мгновения мягкого молчаливого ожидания продлились немного дольше, - отвечает, глядя одновременно в её лицо и в небо, на котором уже почти растаяли последние звёзды.
Этот город принадлежит им. Потому что так захотела она. И кажется, что завтра никогда не наступит. Потому что так захотел он. Он, который был я и которым я никогда уже не буду.