Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Тропа, усыпанная золотым песком, на холодных гранях которого днём играют лучи солнца, а ночью танцуют капли луны, скользит по земле среди малахитовых трав и бирюзовых озёр, мимо рубиновых цветов и серебряных паутинок к бронзовым воротам, что без малейшего скрипа открываются внутрь зачарованного белокаменного дворца, укутанного таинствами и чудесами.
Там, в огромном зале, уставленном бронзовыми и мраморными статуями, украшенном шёлковыми драпировками и прекрасными картинами в рамах красного дерева, посреди великолепия драгоценных каменьев и дорогих металлов на золочёном троне восседает великая владычица мира этого и всех миров вокруг. Её очи зеленее самых лучших изумрудов, в их глубине играег магическое живое пламя, способное испепелить душу любого, кто взглянет в эти изумрудные омуты. В её янтарно-яшмовых волосах восторженно прячутся лучи утреннего солнца, не решаясь показаться на свет, пристыженные красотой повелительницы. Её губы цвета морских кораллов всегда чуть приоткрыты, чтобы всякий и каждый терял многие мгновения своей жизни, следя за изгибами молчаливого рта. Ах, если бы она разомкнула губы хоть на миг, повинуясь эмоциям, то сама луна, владыка небесная, спряталась бы за тучи, поняв, что жемчужное сияние улыбки этой женщины затмевает даже звёздный свет в ночи. И белые её, точно самого лучшего мрамора руки покоятся на складках платья пронзительного цвета морского аквамарина.
Ей бы, красавице неземной, владычице великой, вскочить с трона своего высокого, стряхнуть с себя драгоценное сияние и ступить босыми ногами не на усыпанную золотым крошевом тропинку, а на мягкий песок у озера – не бирюзового, а прозрачно-синего, разлившегося не под сапфировым сводом, а под голубым небом. Пройтись бы ей по траве влажной, на не малахитовой, а на свежезелёной поверхности которой сверкают в солнечном блеске не алмазы, но капли росы. Ей бы стряхнуть с губ своих искусственный коралловый блеск и улыбнуться белозубо и радостно губами нежно-розовыми, как небо над морем рассветною порой, ей бы стереть со щёк белизну мраморную и позволить им задорно разрумяниться. Ей бы залиться смехом, подобным не звону серебряных монет, а песне горного ручья, бегущего среди скал. Ожить бы ей, царице мира всего, чтобы хоть раз увидеть владения свои, что простираются дальше этого зала огромного, дальше полей малахитовых и рек бирюзовых, дальше тропы золотого песка…
Но не поднимется владычица с трона своего, не смахнёт загорелой рукой с плеча медовый локон, не ступит босой ногой на траву росистую, не омоет румяные щёки в воде голубой. Среди золота и серебра вечно сидеть ей в зале огромном, уставленном скульптурами, украшенном картинами и драпировками. В окружении камней драгоценных вечно взирать ей с высоты своего трона на жалких странников, пришедших по золотой тропе во дворец её белокаменный. Куда им, беспокойным и суетным, понять её вечную непоколебимую красоту, над которой не властно время.
Разве кто-нибудь может оценить мастерство огранки её драгоценного сердца?
Там, в огромном зале, уставленном бронзовыми и мраморными статуями, украшенном шёлковыми драпировками и прекрасными картинами в рамах красного дерева, посреди великолепия драгоценных каменьев и дорогих металлов на золочёном троне восседает великая владычица мира этого и всех миров вокруг. Её очи зеленее самых лучших изумрудов, в их глубине играег магическое живое пламя, способное испепелить душу любого, кто взглянет в эти изумрудные омуты. В её янтарно-яшмовых волосах восторженно прячутся лучи утреннего солнца, не решаясь показаться на свет, пристыженные красотой повелительницы. Её губы цвета морских кораллов всегда чуть приоткрыты, чтобы всякий и каждый терял многие мгновения своей жизни, следя за изгибами молчаливого рта. Ах, если бы она разомкнула губы хоть на миг, повинуясь эмоциям, то сама луна, владыка небесная, спряталась бы за тучи, поняв, что жемчужное сияние улыбки этой женщины затмевает даже звёздный свет в ночи. И белые её, точно самого лучшего мрамора руки покоятся на складках платья пронзительного цвета морского аквамарина.
Ей бы, красавице неземной, владычице великой, вскочить с трона своего высокого, стряхнуть с себя драгоценное сияние и ступить босыми ногами не на усыпанную золотым крошевом тропинку, а на мягкий песок у озера – не бирюзового, а прозрачно-синего, разлившегося не под сапфировым сводом, а под голубым небом. Пройтись бы ей по траве влажной, на не малахитовой, а на свежезелёной поверхности которой сверкают в солнечном блеске не алмазы, но капли росы. Ей бы стряхнуть с губ своих искусственный коралловый блеск и улыбнуться белозубо и радостно губами нежно-розовыми, как небо над морем рассветною порой, ей бы стереть со щёк белизну мраморную и позволить им задорно разрумяниться. Ей бы залиться смехом, подобным не звону серебряных монет, а песне горного ручья, бегущего среди скал. Ожить бы ей, царице мира всего, чтобы хоть раз увидеть владения свои, что простираются дальше этого зала огромного, дальше полей малахитовых и рек бирюзовых, дальше тропы золотого песка…
Но не поднимется владычица с трона своего, не смахнёт загорелой рукой с плеча медовый локон, не ступит босой ногой на траву росистую, не омоет румяные щёки в воде голубой. Среди золота и серебра вечно сидеть ей в зале огромном, уставленном скульптурами, украшенном картинами и драпировками. В окружении камней драгоценных вечно взирать ей с высоты своего трона на жалких странников, пришедших по золотой тропе во дворец её белокаменный. Куда им, беспокойным и суетным, понять её вечную непоколебимую красоту, над которой не властно время.
Разве кто-нибудь может оценить мастерство огранки её драгоценного сердца?