Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Так.
Здесь гололедица назавтра отметит трёхдневный юбилей,
она превратила все дороги в мутные зеркала чьей-то жизни
(быть может, своей?) и всё ждёт, надеется, что кто-то посмотрит
вниз не с опасением неудачно поставить ногу, но с желанием
увидеть в покрытом амальгамой стекле отражение прошлого.
Но бесчисленные ноги ступают по стеклу, скользят, спотыкаются,
едва удерживаются от падения, и глаза лишь выискивают
безопасные опорные точки. Не оттого, что не желают видеть
зеркало под ногами. Оттого, что смотреть в лицо собственному
прошлому решится далеко не каждый. И гололедица сердится,
злится, обижается - и с пущим упорством полирует свои зеркала.
Да лишь добавляет мути, несчастная, нелюбимая.
Тик.
Там, наверное, мороз (отсюда кажущийся почти дивом дивным)
касается твоих щёк нежной ладонью преданного возлюбленного
и устилает твой путь лепестками ослепительно белых роз.
Лепестки холодны, и хрупки, и тают на ладони, превращаясь в
каплю живительной влаги, и под ногами чуть скрипят. Тшш,
прислушайся только: они создают музыку, дивную мелодию,
волшебную песню, какую не сможет напеть ни один соловей,
какую не сыграет ни один виртуоз, какую не услышишь больше
нигде и никогла - лишь когда ты ступаешь по снежным лепесткам,
проделывая свой обычный путь домой или на работу.
Так.
Я пишу послания на стекле. Кончиком пальца вожу по скользкой
прозрачной поверхности, творя теплом дыхания пергамент, а
рукой - невидимые чернила. Сегодня я буду для тебя декабрём.
Сегодня я буду для тебя снегом. Сегодня я буду для тебя
морозом. Пусть мои невидимые послания прочитает звёздное
небо, сохранит в памяти, унесёт за сотни километров и, подобно
кинопроектору, изобразит на твоём окне. Но это будет после, пока
же я стою у стекла, прислонившись к его холодному телу лбом,
дышу теплом и рисую пальцем узоры. Хитросплетение неровных
линий выстраивается в едва угадываемые слова, слова
соприкасаются, держат друг друга за руки и, переплетённые
виноградной лозой, рождают строки. Я знаю, ты сможешь прочесть
моё послание, написанное невидимыми морозными чернилами на
стекле, только ты, ты одна. Ты знаешь язык небес.
Тик.
Завтра на один день возвращается лето - и ты выходишь замуж за
лесного царя. Он ведёт тебя за руку по своим чертогам, ты
ступаешь босиком по мягкому мху и шершавым корням,
выступающим из тёплой земли, и то и дело смаргиваешьь с ресниц
мелкую пыльцу утренней росы. Подвенечное платье твоё синее,
синее, синее, такое синее, что небесам, и морю, и василькам, и
птице счастья впору завидовать, но все они радуются за тебя,
любуются тобой, идущей по зелёным владениям владыки лесного,
ступающей босыми ступнями - а кожа светла, ещё по-зимнему не
тронута загаром, и солнце подмигивает сквозь сосновые ветви,
обещая вернуться через полгода и исправить свой недочёт. Лесной
царь опускается на одно колено и целует твою ладонь. На синее,
синее, синее платье твоё падает белый лепесток цветка папоротника.
Так.
Можно продолжать писать на стекле. Можно отправлять послание
в бутылке по морю-океану. Можно просить передать письмецо с
ниточкой-паутинкой по осени. Можно черкнуть несколько строк на
крыльях бабочки или летящем в неведомые дали зелёном листке.
Но не написать всего, не передать всего, не сказать, не рассказать,
не высказать. И я молчу, рисую свои словесные витражи,
процеживаю марлей клюквенный морс и сыплю муку через решето,
лишь иногда пряча в витраже осколок зеркала, в кисло-сладком
напитке - зерно мягкой горечи, в мучном песке - жменю бисера.
И загадываю: найди, отыщи, разгадай, пойми. То, что не написать.
То, что не передать. То, что не сказать, не рассказать, не высказать.
Тик.
В твоём кармане живёт синяя птица. Маленькая пичужка, едва-едва
научившаяся летать. Она покусывает клювом край кармана, оставляя
неровные следы, углубления, она царапает карман изнутри слабыми
коготками, пьёт тепло твоих рук, питается светом твоей души.
Однажды она наберётся сил и смелости - и улетит от тебя к небесам,
облакам, звёздам, луне и солнцу, облетит весь мир, а потом вернётся,
принеся тебе счастье. Пока она только учится, ты потерпи, подожди
немного, уже недолго осталось.
Так.
Я напишу тебе невидимое письмо. Я скажу тебе неслышимые слова.
Сегодня, прости, на "ты", сегодня, прости, не иначе, сегодня, прости,
так надо. Я напишу тебе невидимое письмо. Я скажу тебе неслышимые слова.
Тик.
Ты улышишь. Ты поймёшь. Ты. Знаешь. Язык. Небес.
Так.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Так.
Здесь гололедица назавтра отметит трёхдневный юбилей,
она превратила все дороги в мутные зеркала чьей-то жизни
(быть может, своей?) и всё ждёт, надеется, что кто-то посмотрит
вниз не с опасением неудачно поставить ногу, но с желанием
увидеть в покрытом амальгамой стекле отражение прошлого.
Но бесчисленные ноги ступают по стеклу, скользят, спотыкаются,
едва удерживаются от падения, и глаза лишь выискивают
безопасные опорные точки. Не оттого, что не желают видеть
зеркало под ногами. Оттого, что смотреть в лицо собственному
прошлому решится далеко не каждый. И гололедица сердится,
злится, обижается - и с пущим упорством полирует свои зеркала.
Да лишь добавляет мути, несчастная, нелюбимая.
Тик.
Там, наверное, мороз (отсюда кажущийся почти дивом дивным)
касается твоих щёк нежной ладонью преданного возлюбленного
и устилает твой путь лепестками ослепительно белых роз.
Лепестки холодны, и хрупки, и тают на ладони, превращаясь в
каплю живительной влаги, и под ногами чуть скрипят. Тшш,
прислушайся только: они создают музыку, дивную мелодию,
волшебную песню, какую не сможет напеть ни один соловей,
какую не сыграет ни один виртуоз, какую не услышишь больше
нигде и никогла - лишь когда ты ступаешь по снежным лепесткам,
проделывая свой обычный путь домой или на работу.
Так.
Я пишу послания на стекле. Кончиком пальца вожу по скользкой
прозрачной поверхности, творя теплом дыхания пергамент, а
рукой - невидимые чернила. Сегодня я буду для тебя декабрём.
Сегодня я буду для тебя снегом. Сегодня я буду для тебя
морозом. Пусть мои невидимые послания прочитает звёздное
небо, сохранит в памяти, унесёт за сотни километров и, подобно
кинопроектору, изобразит на твоём окне. Но это будет после, пока
же я стою у стекла, прислонившись к его холодному телу лбом,
дышу теплом и рисую пальцем узоры. Хитросплетение неровных
линий выстраивается в едва угадываемые слова, слова
соприкасаются, держат друг друга за руки и, переплетённые
виноградной лозой, рождают строки. Я знаю, ты сможешь прочесть
моё послание, написанное невидимыми морозными чернилами на
стекле, только ты, ты одна. Ты знаешь язык небес.
Тик.
Завтра на один день возвращается лето - и ты выходишь замуж за
лесного царя. Он ведёт тебя за руку по своим чертогам, ты
ступаешь босиком по мягкому мху и шершавым корням,
выступающим из тёплой земли, и то и дело смаргиваешьь с ресниц
мелкую пыльцу утренней росы. Подвенечное платье твоё синее,
синее, синее, такое синее, что небесам, и морю, и василькам, и
птице счастья впору завидовать, но все они радуются за тебя,
любуются тобой, идущей по зелёным владениям владыки лесного,
ступающей босыми ступнями - а кожа светла, ещё по-зимнему не
тронута загаром, и солнце подмигивает сквозь сосновые ветви,
обещая вернуться через полгода и исправить свой недочёт. Лесной
царь опускается на одно колено и целует твою ладонь. На синее,
синее, синее платье твоё падает белый лепесток цветка папоротника.
Так.
Можно продолжать писать на стекле. Можно отправлять послание
в бутылке по морю-океану. Можно просить передать письмецо с
ниточкой-паутинкой по осени. Можно черкнуть несколько строк на
крыльях бабочки или летящем в неведомые дали зелёном листке.
Но не написать всего, не передать всего, не сказать, не рассказать,
не высказать. И я молчу, рисую свои словесные витражи,
процеживаю марлей клюквенный морс и сыплю муку через решето,
лишь иногда пряча в витраже осколок зеркала, в кисло-сладком
напитке - зерно мягкой горечи, в мучном песке - жменю бисера.
И загадываю: найди, отыщи, разгадай, пойми. То, что не написать.
То, что не передать. То, что не сказать, не рассказать, не высказать.
Тик.
В твоём кармане живёт синяя птица. Маленькая пичужка, едва-едва
научившаяся летать. Она покусывает клювом край кармана, оставляя
неровные следы, углубления, она царапает карман изнутри слабыми
коготками, пьёт тепло твоих рук, питается светом твоей души.
Однажды она наберётся сил и смелости - и улетит от тебя к небесам,
облакам, звёздам, луне и солнцу, облетит весь мир, а потом вернётся,
принеся тебе счастье. Пока она только учится, ты потерпи, подожди
немного, уже недолго осталось.
Так.
Я напишу тебе невидимое письмо. Я скажу тебе неслышимые слова.
Сегодня, прости, на "ты", сегодня, прости, не иначе, сегодня, прости,
так надо. Я напишу тебе невидимое письмо. Я скажу тебе неслышимые слова.
Тик.
Ты улышишь. Ты поймёшь. Ты. Знаешь. Язык. Небес.
Так.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Так.