[Lazar N. Cane]

Я могу написать тебе письмо на кленовых листьях, золотисто-багряных лоскутах подвенечного платья осени, от которых пахнет покоем и умиротворением, остывающим солнцем и солью небесных слёз. На десятке или даже сотне листьев, а потом сшить их тонкой нитью - почти невидимой, совсем прозрачной паутиной, найденной в своих тёмных прядях и в какое-то мгновение даже принятой за седой волос. Написать, сшить - и выпустить в окно, чтобы почтальон-ветер принёс их тебе на закате следующего дня и бросил на голову, как венок. Листья и ожерелье из алой рябины, мой тебе подарок из осени; я отчего-то уверен, что на твоей груди ничто не будет смотреться так же хорошо.

Я могу написать тебе письмо на ясном небе, светло-голубом полотне этого мира, податливом и послушном, способном принять на свою плоть любые символы и знаки. Написать белым, отрывая от большого облака маленькие кусочки и подбрасывая их вверх в особом порядке, чтобы они в конце концов составили понятный тебе узор. Написать чёрным, осторожно, но решительно касаясь бьющих электрическими иглами туч, которые разбавят бело-голубое совершенство. Написать - и призвать гром и молнию, чтобы они перевернули мир с ног на голову и моё небо-письмо оказалось прямо над тобой.

Я могу написать тебе письмо на старом пергаменте, сделанном своими руками из обыкновенного альбомного листа при помощи свечи, йода и наждачной бумаги, но тш-ш, не стоит раскрывать все тайны, иначе очарование может исчезнуть. Написать на старом пергаменте маслянисто-чёрными чернилами, водя уже отвыкшей писать такие письма рукой, пальцы которой скоро затекут, отчего почерк с каждой новой строкой станет всё более трудночитаем. Написать, свернуть в неровную трубку с чуть потрёпанными краями, как будто письму этому и впрямь миновало уже несколько десятилетий, опустить в бутыль тёмного стекла, заткнуть пробкой и запечатать воском. Потом бросить в реку, самую обыкновенную городскую реку, которая течёт под серыми мостами, мимо серых домов, в плену серого асфальта - к далёкому-далёкому морю. Из моря в другую реку, озеро, стремительный поток - через все воды мирового океана передать тебе моё послание.

Я могу написать тебе письмо на белом покрывале снега. На горных вершинах осколками льда. На лицах пилигримов, идущих на восход. На звёздном мерцании и Северном сиянии. На стенах домов и окнах последних автобусов, спешащих в парк. На лужах. На одуванчиках. На полях шляп. На серебряных и золотых браслетах модниц. На коробках шоколадных конфет. На ящиках марокканских мандаринов. На виниловых пластинках. На рисунках тату. На коже, снятой с убитого охотником крокодила. На воздухе. Или на своих пальцах - касаясь.

Но я не могу отправить послание, не зная ни адреса, ни даже имени адресата.

@темы: Visum et onis, Женщины

Comments

[Нижегородский Семьянин]

Ой, Лазарь, какие опасные чувства)
Остается только надеется на Вашу опытность в вопросах любви)

[Lazar N. Cane]

neebetipoxyu, я бесчувственная эгоистичная сволочь, какой опыт в вопросах конкретно любви у меня может быть?

[Нижегородский Семьянин]

Тогда считайте, что он у Вас теперь есть...

[Lazar N. Cane]

Не судите поспешно о том, о чём не знаете *улыбнулся*

[Нижегородский Семьянин]

Lazar N. Cane
Упаси боже)
Просто можете считать это комплиментом своему литературнуму таланту)

[Lazar N. Cane]

За это спасибо, конечно, но любовь и талант - разные вещи.

[Нижегородский Семьянин]

Ваш талант заставил меня поверить, что любовь здесь есть..)

[Полет в интуитивном.Оранж.]

Почитала комменты, прочитала пост - о любви вообще-то ни слова. Может слабый намек как смутное желание, о котором сам слабо догадываешься...

[Lazar N. Cane]

Очередное доказательство того, что в любом тексте (как и в любой музыке, картине и т.д.) каждый может увидеть что-то своё.
Даже в записи дневника *улыбнулся*

[Полет в интуитивном.Оранж.]

Верно, и каждый раз первоначальный замысел автора остается нераскрытым для публики...

[Lazar N. Cane]

Это уже можно считать нормой жизни.