Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Воспоминания почти всегда возвращаются в то или иное время.
Воспоминания не самые хорошие и, наоборот, светлые. Даже неопределённые, которые сложно отнести как к положительному, так и к отрицательному. Они приходят неожиданно, когда ты чем-то занят или же совершенно свободен, когда весел, зол или смущён... Иногда достаточно лишь взглянуть на плавающий в луже осенний лист, чтобы вспомнить лицо матери на твой десятый день рождения или услышать стук каблуков на лестнице, чтобы припомнить запах отцовского одеколона. подаренного ему на тридцатилетие. Так или иначе многие воспоминания возвращаются. Впрочем, иногда они приходят регулярно, каждый год в один и тот же день.
Лучше всего я запомнил её глаза - она всегда чуть прищуривалась, когда собиралась рассмеяться или если задумывала очередную мелкую пакость, которая, впрочем, тоже вызывала приступ смеха. А ещё хорошо всплывает в памяти её голос, скорее протягивающий, а не произносящий: "Ну Иииииинорииии, ну улыбниииись!"
Ещё помню, что она была одной из первых не связанных с аниме людей, которые без вопросов стали после знакомства называть меня так, как я представлялся, а не по имени, указанному в паспорте. Правда, сперва она тщательно выпытала у меня всё, связанное со значением имени и причиной, почему именно оно, а не какое-то другое.
Познакомились мы с ней банальнейше: я сидел в парке на скамейке, читая книгу, она сидела на другом краю и тоже читала. Помню, тогда ещё учился в школе и как раз прогуливал скучное занятие. Я один раз покосился в её сторону, когда услышал сдавленные хихиканья, и попытался разглядеть, что за книга вызвала такую реакцию. Потом снова опустил глаза в свою, а когда поднял, заметил, что эта самая девушка, только что сидевшая на другом конце скамейки, стоит надо мной и с интересом вглядывается в строки книги. Как-то само собой получилось. что мы разговорились, да и просидели несколько часов в постепенно пустеющем парке, пока окончательно не стемнело. Вот такое вот было знакомство.
Она никогда не бывала у меня в гостях, да и к себе пригласила только один раз. Я пришёл с бутылкой вина и коробкой пирожных, а она так этому удивилась, что я даже почувствовал некоторую неловкость. Впрочем, я тоже удивился тому, что человек так не привык к маленьким подаркам. Мы сидели на небольшой уютной (но в то же время немного неряшливой) кухне, пили сначала вино, а потом ароматный чай с пирожными, разговаривали о куче самых разных вещей и просто наслаждались отличным весенним вечером. Я воспевал благодарности небесам, что она, жуя третье по счёту пирожное (кажется, это был "Наполеон"), не сетовала на его высокую калорийность и возможность потолстеть. Она постоянно пыталась заставить меня рассмеяться и едва ли не дулась, если я просто сдержанно улыбался на её шутки. А когда я уже собрался уходить, она вдруг сказала, что сегодня был её день рождения. И добавила, что он оказался самым лучшим за всю её жизнь.
Ещё в первый вечер знакомства она представилась мне как Иля, а я так и продолжал называть её, даже толком не зная, то ли это ник такой, то ли уменьшительно-ласкательное производное от полного имени.
Мы общались с ней довольно редко, иногда неделями не радуя друг друга даже телефонным звонком, по два-три месяца не видя друг друга, а потом, в один прекрасный день решив снова пообщаться, затягивали это дело на несколько дней, прощаясь только поздно вечером в метро. Редко, но метко, как шутила Иля. Я не знал, сколько ей лет, где она учится или работает, есть ли у неё семья. Она тоже мало про меня знала и не была знакома с моими родителями или приятелями... На вид ей можно было дать не больше девятнадцати, а вела себя Иля, как пятнадцатилетняя школьница. Впрочем, это выглядело так естественно и искренне, что совсем не казалось надуманным и искуственным. Она обожала фисташковое мороженое, которое несколько лет назад продавалось в треугольных вафельных стаканчиках в лотках, расположенных недалеко от автобусных остановок. Кажется, таких нет уже года три. А я до сих пор помню, как она хватала меня за руку, смотрела сверху вниз (её росту могла любая модельпозавидовать!), но так, словно снизу вверх, и умилительно так проговаривала: "Угости меня фисташковым!" Правда, иногда и я в шутку пытался состроить её гримасу и требовал накормить меня ванильным, Иля смеялась, говорила, что мне надо было родиться актёром, и направлялась к лотку. Мы едва ли не каждую нашу встречу угощали друг друга какими-нибудь мелочами.
Я уже упоминал, что росточком она была с хорошую каланчу?)) При этом, к своей радости, не была особо худой, но зато ослепительно-рыжей и веснушчатой. И глаза у неё были зелёные-зелёные, как у кошки. Правда, кошкой бы я её назвал только под страхом смертной казни, Иля скорее походила на какую-нибудь непоседливую птичку, успевающую в одно и то же время находиться в разных местах. За ней было интересно наблюдать. При всём своём росте Иля никогда не была неповоротливой и не казалось нелепой, всегда казалась симпатичной и даже грациозной. Я всегда считал, что она какое-то время занималась танцами, ведь таких людей почти всегда можно отличить по особой плавности походки и по тому, как они держат спину.
Вот такой была Илька, с которой мы перерывами в месяц или два общались на протяжении нескольких лет...
О том, что её зовут Илона, что она работала переводчиком в какой-то довольно крупной международной компании и что она старше меня на семь лет, я узнал, когда пришёл на Чижовском кладбище, где последние лет десять хоронят только за определённую сумму, опущенную в чей-то глубокий карман. Самый обычный случай - дорожная авария. Я ни с кем не говорил особо - ни с Илиными родителями, ни с мужем, держащим на руках двухгодовалого рыжего сына, ни с её многочисленными друзьями-приятелями, которых оказалось очень много... Фотографию они сделали цветную и совсем даже не солидную: Иля на ней забавно щурилась и улыбалась так, словно вот ещё секунда - и она расхохочется во весь голос.
До сих толком не понимаю, почему она тогда подошла ко мне в парке... Всё-таки тогда семь лет должны были бы показаться ей довольно большой разницей. Это сейчас я не обращаю внимание на такую разницу... Впрочем, я только рад, что что-то тогда кольнуло Ильку и заставило её обратить внимание на мою книгу. Ах да, я тогда читал Булгакова...
У меня нет ни одной её фотографии, никаких вещей, которые напоминали бы об этой девушке, но стоит мне только захотеть, как в памяти тут же всплывает её улыбающееся лицо, обрамлённое огненно-рыжимы прядями. И до сих пор улыбаюсь, как только вспомню её. И до сих пор не могу назвать Илоной, только Илей или Илькой. И до сих пор люблю мороженое в треугольном вафельном стаканчике.
Год спустя я ездил в Чижовку не в день её смерти, а чуть позже, потому что не хотелось видеть родителей, мужа и сына, которому уже, наверное, скоро четыре года. Ещё через год, в следующем октябре, тоже поеду. И опять днём-двумя позже. И через два года.
Воспоминания почти всегда возвращаются в то или иное время...
Это - из тех воспоминаний, которые с годами не тускнеют.
И я рад этому.
Воспоминания не самые хорошие и, наоборот, светлые. Даже неопределённые, которые сложно отнести как к положительному, так и к отрицательному. Они приходят неожиданно, когда ты чем-то занят или же совершенно свободен, когда весел, зол или смущён... Иногда достаточно лишь взглянуть на плавающий в луже осенний лист, чтобы вспомнить лицо матери на твой десятый день рождения или услышать стук каблуков на лестнице, чтобы припомнить запах отцовского одеколона. подаренного ему на тридцатилетие. Так или иначе многие воспоминания возвращаются. Впрочем, иногда они приходят регулярно, каждый год в один и тот же день.
Лучше всего я запомнил её глаза - она всегда чуть прищуривалась, когда собиралась рассмеяться или если задумывала очередную мелкую пакость, которая, впрочем, тоже вызывала приступ смеха. А ещё хорошо всплывает в памяти её голос, скорее протягивающий, а не произносящий: "Ну Иииииинорииии, ну улыбниииись!"
Ещё помню, что она была одной из первых не связанных с аниме людей, которые без вопросов стали после знакомства называть меня так, как я представлялся, а не по имени, указанному в паспорте. Правда, сперва она тщательно выпытала у меня всё, связанное со значением имени и причиной, почему именно оно, а не какое-то другое.
Познакомились мы с ней банальнейше: я сидел в парке на скамейке, читая книгу, она сидела на другом краю и тоже читала. Помню, тогда ещё учился в школе и как раз прогуливал скучное занятие. Я один раз покосился в её сторону, когда услышал сдавленные хихиканья, и попытался разглядеть, что за книга вызвала такую реакцию. Потом снова опустил глаза в свою, а когда поднял, заметил, что эта самая девушка, только что сидевшая на другом конце скамейки, стоит надо мной и с интересом вглядывается в строки книги. Как-то само собой получилось. что мы разговорились, да и просидели несколько часов в постепенно пустеющем парке, пока окончательно не стемнело. Вот такое вот было знакомство.
Она никогда не бывала у меня в гостях, да и к себе пригласила только один раз. Я пришёл с бутылкой вина и коробкой пирожных, а она так этому удивилась, что я даже почувствовал некоторую неловкость. Впрочем, я тоже удивился тому, что человек так не привык к маленьким подаркам. Мы сидели на небольшой уютной (но в то же время немного неряшливой) кухне, пили сначала вино, а потом ароматный чай с пирожными, разговаривали о куче самых разных вещей и просто наслаждались отличным весенним вечером. Я воспевал благодарности небесам, что она, жуя третье по счёту пирожное (кажется, это был "Наполеон"), не сетовала на его высокую калорийность и возможность потолстеть. Она постоянно пыталась заставить меня рассмеяться и едва ли не дулась, если я просто сдержанно улыбался на её шутки. А когда я уже собрался уходить, она вдруг сказала, что сегодня был её день рождения. И добавила, что он оказался самым лучшим за всю её жизнь.
Ещё в первый вечер знакомства она представилась мне как Иля, а я так и продолжал называть её, даже толком не зная, то ли это ник такой, то ли уменьшительно-ласкательное производное от полного имени.
Мы общались с ней довольно редко, иногда неделями не радуя друг друга даже телефонным звонком, по два-три месяца не видя друг друга, а потом, в один прекрасный день решив снова пообщаться, затягивали это дело на несколько дней, прощаясь только поздно вечером в метро. Редко, но метко, как шутила Иля. Я не знал, сколько ей лет, где она учится или работает, есть ли у неё семья. Она тоже мало про меня знала и не была знакома с моими родителями или приятелями... На вид ей можно было дать не больше девятнадцати, а вела себя Иля, как пятнадцатилетняя школьница. Впрочем, это выглядело так естественно и искренне, что совсем не казалось надуманным и искуственным. Она обожала фисташковое мороженое, которое несколько лет назад продавалось в треугольных вафельных стаканчиках в лотках, расположенных недалеко от автобусных остановок. Кажется, таких нет уже года три. А я до сих пор помню, как она хватала меня за руку, смотрела сверху вниз (её росту могла любая модельпозавидовать!), но так, словно снизу вверх, и умилительно так проговаривала: "Угости меня фисташковым!" Правда, иногда и я в шутку пытался состроить её гримасу и требовал накормить меня ванильным, Иля смеялась, говорила, что мне надо было родиться актёром, и направлялась к лотку. Мы едва ли не каждую нашу встречу угощали друг друга какими-нибудь мелочами.
Я уже упоминал, что росточком она была с хорошую каланчу?)) При этом, к своей радости, не была особо худой, но зато ослепительно-рыжей и веснушчатой. И глаза у неё были зелёные-зелёные, как у кошки. Правда, кошкой бы я её назвал только под страхом смертной казни, Иля скорее походила на какую-нибудь непоседливую птичку, успевающую в одно и то же время находиться в разных местах. За ней было интересно наблюдать. При всём своём росте Иля никогда не была неповоротливой и не казалось нелепой, всегда казалась симпатичной и даже грациозной. Я всегда считал, что она какое-то время занималась танцами, ведь таких людей почти всегда можно отличить по особой плавности походки и по тому, как они держат спину.
Вот такой была Илька, с которой мы перерывами в месяц или два общались на протяжении нескольких лет...
О том, что её зовут Илона, что она работала переводчиком в какой-то довольно крупной международной компании и что она старше меня на семь лет, я узнал, когда пришёл на Чижовском кладбище, где последние лет десять хоронят только за определённую сумму, опущенную в чей-то глубокий карман. Самый обычный случай - дорожная авария. Я ни с кем не говорил особо - ни с Илиными родителями, ни с мужем, держащим на руках двухгодовалого рыжего сына, ни с её многочисленными друзьями-приятелями, которых оказалось очень много... Фотографию они сделали цветную и совсем даже не солидную: Иля на ней забавно щурилась и улыбалась так, словно вот ещё секунда - и она расхохочется во весь голос.
До сих толком не понимаю, почему она тогда подошла ко мне в парке... Всё-таки тогда семь лет должны были бы показаться ей довольно большой разницей. Это сейчас я не обращаю внимание на такую разницу... Впрочем, я только рад, что что-то тогда кольнуло Ильку и заставило её обратить внимание на мою книгу. Ах да, я тогда читал Булгакова...
У меня нет ни одной её фотографии, никаких вещей, которые напоминали бы об этой девушке, но стоит мне только захотеть, как в памяти тут же всплывает её улыбающееся лицо, обрамлённое огненно-рыжимы прядями. И до сих пор улыбаюсь, как только вспомню её. И до сих пор не могу назвать Илоной, только Илей или Илькой. И до сих пор люблю мороженое в треугольном вафельном стаканчике.
Год спустя я ездил в Чижовку не в день её смерти, а чуть позже, потому что не хотелось видеть родителей, мужа и сына, которому уже, наверное, скоро четыре года. Ещё через год, в следующем октябре, тоже поеду. И опять днём-двумя позже. И через два года.
Воспоминания почти всегда возвращаются в то или иное время...
Это - из тех воспоминаний, которые с годами не тускнеют.
И я рад этому.