Небольшая антикварная лавка, находящаяся на первом этаже далеко не нового, но оттого приобретшего какое-то очарование дома, смотрит на быстро несущую свои воды реку городской жизни наполовину укрытыми тёмными шторами окнами. Небольшая и неяркая вывеска в духе тех, которыми изобиловали улицы европейских городков лет сто назад, расположена прямо над дверью тёмного дерева, к которой ведут две ступени. Если легко нажать на резную ручку и распахнуть дверь перед собой, то можно услышать лёгкое мелодичное звяканье колокольчика, а потом - вдохнуть ни с чем не сравнимый запах старины и памяти.



Это даже не магазин, скорее лавка. Антикварная лавка, зайдя в которую, тут же окунаешься в особенный мир, где каждая деталь находится на определённом месте, но при этом в мире царит не то чтобы лёгкий беспорядок, но скорее едва заметная творческая путаница - та, которая не раздражает невозможностью найти нужную вещь, а скорее расслабляет и создаёт мягкий своеобразный уют. Здесь нет нагромождений старинной мебели, в углу не стоит многомиллионный отполированный рояль, а стены не увешаны подлинниками великих создателей шедевров. Но на невысоких круглых столиках, каждый из которых сам - память о прошлом, кое-где поверх не ослепительно-белой, а просто белой или даже чуть сероватой вышитой салфетки стоят витые подсвечники (кое-где с них даже не убраны остатки паутины, хоть и существование пауков здесь довольно сомнительно; просто такова история этих вещей, а потому её следы не стёрты), фарфоровые статуэтки, изображающие самых разных персонажей и сюжеты, письменные наборы из пера и пергамента или чернильной ручки (непременно с поршневым механизмом, никаких зарядок-подзарядок!) и комплекта чернил с тонкими деревянными подложками под бумагу и кругляшами промокашек... Тонкие стилеты и кинжалы от тех, что предназначены для резрезания конвертов, до тех, кои, возможно, когда-то могли отнять чью-то жизнь. Скрипка неизвестного мастера, явно видевшая не один и даже не сотню концертов, но при этом невероятно живо пахнущая ароматной древесиной и музыкой. Тонкий батистовый платочек - настолько невесомый, что кажется лёгкой снежинкой или крылом ангела, если взять его в ладонь. Трость с серебряным набалдашником, делящая место своего обитания с двумя чёрным зонтами, игриво переплетшимися друг с другом резными рукоятками...



Множество вещей, которых за один раз не перечислишь. Но главное даже не то, что их много, что они интересны и живут своей жизнью, но то, что каждая из них хранит свою историю, легенду или небылицу, которую непременно нужно рассказать любому заинтересовавшемуся, ведь даже самая красивая ваза не сравнится с вазой, у которой есть история. Именно для этого - чтобы рассказывать истории - в лавке и есть хранитель. Нет-нет, не продавец, ни в коем случае! И не владелец (быть может, он появляется только в конце месяца, чтобы выдать зарплату своему работнику, а может, хранитель и есть владелец этой лавки), именно хра-ни-тель. Иначе всё вокруг выглядело бы совершенно по-другому, не было бы столь неповторимой атмосферы, духа и души этого места.



...Хранитель читает книгу, устроившись в любимом кресле, и легко улыбается, заслышав мелодичный голосок колокольчика, висящего над дверью. Он встанет, отложит книгу в сторонку и пойдёт встречать своего гостя. Именно гостя, не покупателя - ведь, кто знает, этот человек может и не купить ничего, просто придя послушать одну из тех историй, которые может хранитель рассказать о вещах. Вполне вероятно, что не все вещи эти истории сохранили. Что ж, тогда хранитель придумает новую легенду - прямо на ходу, не отводя от гостя внимательных глаз. Потом он напоит посетителя ароматным чаем или травяным сбором из фарфоровых чашек, которые, кажется, рассыпятся от любого неловкого прикосновения - столь тонко и легко они выглядят, почти что эфемерно. Запив новую историю ароматным чаем, хранитель проведёт гостя по лавке, останавливаясь возле каждой заинтересовавшей человека вещи и молча глядя со странным выражением глаз и непонятной улыбкой на то, как гость осматривает вещи.



У такого места непременно будет душа. Живая душа, которой он и станет отличаться от обычных сувенирных и антикварных магазинчиков. Пожалуй, это сейчас единственное место, где мне по-настоящему хотелось бы работать. Впрочем, нет, "работать" - это совершенно не подходящее слово. Но я бы хотел быть хранителем такой вот лавочки, глядящей на быстрое течение реки жизни спокойным взглядом, в котором заключена многовековая мудрость и память.



Current music: Белая гвардия - Между этим миром и тем

@темы: Фетишизм, Visum et onis

---

RPG. C'est la...

Бокал хрустнул в её пальцах абсолютно неожиданно; осколки осыпались на индийский багровый ковёр коротким стеклянным дождём, после которого ладонь уронила вниз несколько алых капель. Ивонна заметила кровь на своей белой коже далеко не сразу - ещё несколько минут она молча стояла у окна, облокотившись плечом о стену, укрытую тёмной вуалью гардины, и нервно переводила взгляд со стрелок старинных часов на лицо сидящего на софе мужчины. Часы тикали нестерпимо громко, а стрелки бежали вперёд невыносимо быстро [о, куда вы торопитесь, убийцы!], как только умеют в те самые мгновения жизни, когда хочется, чтобы время замерло.

- Почему? - спросила она по-английски. Ивонна так до сих пор и осталась при своём мнении, что Дамиан не может быть французом, хоть и речь его была безупречна, знания о стране абсолютны, документы идеальны, а манерам мог позавидовать любой дворянин и сто, и двести, и пятьсот лет назад. Но та самая женская интуиция, которую одни называют выдумкой литераторов, другие осмеивают, а третьи и вовсе сравнивают с глупостью, подсказывала Ивонне, что здесь она права, и этот странный [притягательный, страстный и неповторимый!] мужчина является далеко не тем, за кого себя выдаёт.

- C'est la vie, - ответил Дамиан, элегантно поднялся, приблизился к женщине и, мягко разжав её стиснутые пальцы, начал осторожно доставать мелкие осколки, которые впились в плоть. Ивонна, ни разу даже не поморщившись, следила глазами, как двигаются его длинные тонкие пальцы [которые возносили её на такие вершины блаженства, о коих не могла мечтать ни одна женщина мира!], которыми мужчина прижал к её ладони белоснежный платок, когда последний осколок был извлечён.

Ивонна не выдержала и положила голову ему на грудь, сжав пальцы вокруг его руки, которой он всё ещё придерживал платок. Дамиан не отстранялся, словно позволяя ей последний раз насладиться его присутствием, обманчивой близостью, которая вот-вот должна была окончиться раз и навсегда. Он сказал, что иначе не может, и у Ивонны не было причин не верить ему, никогда не обманувшему её ни единым словом, ни одним жестом. Дамиан даже не пытался уверять Ивонну, что это имя дано ему с рождения, когда женщина однажды [лёжа с ним в одной постели и положив голову на грудь - так близко с ним, любимым и желанным, что казалось, будто они почти что слились в одно целое…], не поборов любопытства, всё же задала давным-давно мучавщий её вопрос. Дамиан не солгал, он просто промолчал, заменив все слова своей особенной улыбкой, которую дарил лишь ей одной.

- Это жестоко, - вздохнула Ивонна, качнув головой. Непослушные локоны скользнули по плечам и тяжело вздымавшейся груди [чёртово платье подобно тискам, не даёт дышать, я задохнусь, умру сейчас же у него на руках!], но мужчина не коснулся волос рукою, не поднёс к губам в старомодном, но столь прекрасном и нежном жесте. Именно сейчас, только сейчас, а не несколькими минутами ранее, когда он только начал этот разговор, Ивонна совершенно серьёзно осознала, что видит Дамиана последний раз в жизни.

- C'est la vie, - негромко произнёс он, отстранясь. Ивонна невольно залюбовалась им, как делала это всякий раз, едва доводилась такая возможность. Она восхищалась им всем и всему в нём - и этим тёмным высокомерным взглядом, и этими тонкими гордыми губами [нет, нет, не думать, только не о них!], и всегда немного отстранённым прекрасным лицом, и чуть насмешливым глубоким баритоном, и странными манерами образца вековой давности… Всем этим почти что демоническим обликом, под которым скрывалось... Хм, надо признать, она так и не поняла до сих, что именно скрывалось под ним и скрывалось ли что-нибудь вообще, или же он и правда был таким, каким казался.

- Ты не будешь жалеть об этом? - Ивонна подняла глаза, решив во что бы то ни стало выдержать его следующий взгляд. Выдержала, но если бы попыталась сосчитать крохотных мурашек, пробежавших вниз по позвоночнику, сбилась бы где-то на втором десятке. А и было их во много раз больше, чем женщина хотела признавать.

- C'est la vie, - только и пожал плечами Дамиан, глядя на неё с какой-то странной печалью в тёмных глазах. Ивонна вдруг подумала, что подобная печаль очень хорошо знакома ему и причиняет куда больше страданий, нежели он желает показать.

- Это ведь не потому, что я тебя старше? - с деланным равнодушием спросила женщина, не отводя взгляда. Должно быть, именно поэтому ей и удалось заметить, как странно дёрнулась его изумительная бровь. Дамиан отрицательно покачал головой, и Ивонне на миг показалось, что его взгляд сейчас окинет её с ног до головы так же, как и раньше, вплетя в себя нежность и страсть, мягкость и вожделение. Ивонна была красива и в пятнадцать, и в двадцать, и даже сейчас, когда неумолимый ход стрелок жизни постепенно подкрадывался к сорока пяти годам, поэтому женщина и не удивилась, что этот молодой божественный [демон, демон проклятый, любимый демон!] мужчина обратил внимание именно на неё, которая была старше его почти на двадцать лет. Но сейчас она усомнилась, усомнилась всего ни мгновение и тут же устыдилась этого. - Да, я знаю, знаю, прости.

- C'est la vie, - снова сказал он эти уже осточертевшие слова на своём идеальном французском, настолько безупречном, насколько может быть изучен лишь чужой язык - тщательно отшлифованный, но чужой. А может быть, дело даже не в интуиции, а в том, что Ивонна порой слышала, как он бормочет что-то во сне [после ночей, которые… нет, нет, не думать, забыть!], бормочет не по-французски, а на незнакомом ей языке, немного странном и нигде ранее не слышанном. Женщина мотнула головой, силясь прогнать неумолимые мысли, а Дамиан неожиданно приблизился к ней вплотную, рывком притянул к себе, обнял так сильно, что на мгновение ей даже показалось - задушит, - после чего так же быстро отстранился и, не оборачиваясь, направился к двери.

- Дамиан… - приглушённо окликнула Ивонна, когда он уже одной ногой переступил порог. Услышав её голос, мужчина остановился и замер. - Как тебя зовут?

- Иоиль, сын Исайи, - он ответил почти сразу же, женщина даже удивиться не успела.

- Ио…иль… - Ивонна повторила незнакомое имя, единственная ассоциация с которым тянулась куда-то в библейские сюжеты, с которыми она была знакома весьма посредственно. Впрочем, сейчас было нечто иное, чему Ивонне следовало посвятить своё внимание. - Ты не ответил мне, Иоиль, сын Исайи, почему ты уходишь, если не хочешь этого делать?

- C'est la… - начал он, но был вынужден прерваться из-за возгласа Ивонны.

- Не смей! Я слышала эту фразу уже дюжину раз! Не смей говорить, что такова жизнь! - женщина едва балансировала на той грани, где завышенный голос уже почти перерастает в нервный вскрик.

- Не скажу. Жизнь тут ни причём, - ответил Иоиль и оглянулся, заставив Ивонну поразиться тому, какими странными [старыми, невероятно старыми…] выглядят глаза молодого мужчины. - C'est la guerre.

И вышел.

Дверь мягко заняла привычное место, а Ивонна ещё несколько секунд слушала, как затихающие шаги теряются в оглушаюшем стуке её сердца. Оно грохотало так громко, так невероятно громко! Ивонне захотелось, чтобы оно вдруг остановилось - тогда ничто не мешало бы ей слышать любимые шаги ещё на несколько мгновений дольше.



…Посадка на самолёт, следующий рейсом «Париж - Рим», уже почти закончилась, когда к регистрационной стойке подошёл длинноволосый брюнет с мрачными тёмными глазами. Протянув работнице аэропорта паспорт и терпеливо дождавшись окончания всех необходимых процедур, он поблагодарил девушку, забрал документы и направился по переходу на взлётное поле.

- Ты видела, каков красавец?! - одна из девушек-работниц ткнула другую локтем в бок. - Не похож на француза.

- Он итальянец, я имя запомнила, когда документы проверяла, - ответила другая, мечтательно опустив ресницы. - Сальватор Ивоннетти.



«C'est la guerre, любимая, такова война. С бессмертием».

@темы: RPG

---

Однажды детство уходит. По-английски. Не прощаясь. Потому что думает, что так будет проще, легче и не так грустно. А получается - незаметно.

Поэтому если оно вдруг вернётся, решив, что ушло слишком рано, что тому, кого оно покинуло, ещё рано вступать во взрослый мир или даже вовсе нельзя этого делать, - его возвращения не заметят. Оно неловко постучится в наглухо запертую за своей спиной дверь, попытается отпереть замок, ключ от которого собственноручно выбросил в ближайшую канаву, а потом уйдёт окончательно, поняв, что само во всём виновато и что даже если бы смогло просочиться сквозь своими же руками запертую дверь, тот, от кого оно ушло, не обрадовался бы возвращению.

Дети никогда не прощают предательств.



Держи его, милая, держи, не отпускай. Если уйдёт, то уже не вернётся. А если и вернётся, ты уже не сможешь принять его назад.

Не отпускай.







Хочешь, я буду твоим детством?



Не отпускай меня.

Не упускай.

Я никогда не возвращаюсь.

@темы: Verborum caterva

---

Рыжая кошка с облезлым хвостом прошуршала среди листьев и неожиданно одним прыжком заскочила на карниз девятого этажа. Долго-долго бродила туда-сюда, помахивая ушами с небольшими кисточками на кончиках, потом вдруг громогласно мяукнула и запрыгнула в распахнутую форточку. Уселась на подоконнике носом к квартире, спустив облезлый хвост и периодически им помахивая, словно отгоняя сонных мух, которые вот уже месяц как ушли в спячку и не собирались появляться даже для того, чтобы быть отогнанными рыжим хвостом.

Приглушённо мурлыкнув, кошка снова начала ходить из стороны в сторону, но на этот раз - по подоконнику, по пути сбивая на пол горшки с цветами, которые почему-то падали ровнёхонько дном вниз, почти что не просыпая землю на ковёр. Как будто дресированные. Или заколдованные странной рыжей кошкой. А она мигнула жёлтыми с прозеленью глазами, смахнула облезлым хвостом последний, самый большой горшок с геранью, после чего по-королевски уселась посреди подоконника и громким "мяв" провозгласила, что пришла ночь.

Она сидела так минут сто двадцать пять с половиной, иногда вылизывая блестящую золотисто-рыжую шерсть, иногда подмигивая двухцветным глазом с почти неразличимой чёрточкой зрачка, иногда поигрывая кисточками на кончиках ушей, иногда помахивая облезлым хвостом, которому словно хотелось сбросить с подоконника ещё несколько горшков. Но горшков больше не было, они все выстроились в ровные ряды на ковре и глупо пялились снизу вверх на кошачьи лапы, тщательно наманикюренные коготки и остро заточенные кончики усов, ехидно шевелящиеся при каждом движении влажного носа.

Когда из старых часов в гостиной вылетела истеричная кукушка и хрипло прокаркала (да-да, свихнувшаяся птица почему-то вот уже десятый год как провозгласила себя самой настоящей вороной, отчего несчастные соседи порой просыпались посреди ночи от кошмара, где за ними гналась огромная чёрная птица), объявив о приходе третьего часа после полуночи, рыжая кошка последний раз махнула облезлым хвостом, вскочила на форточку, с неё легко переместилась на балконный карниз, а уже оттуда пируэтом слетела с высоты девятого этажа в кучу ноябрьской листвы. Правда, из виду кошка потерялась уже где-то на уровне шестого этажа - всё туман виноват. Из-за него видны были только ярко-жёлтые с прозеленью глаза, ехидно подмигивающие из - предположительно! - сметённой усердными дворниками кучи листьев.

- Эй-эй, кошка! Куда это ты намылилась? А пожелать мне спокойной ночи?!

- Мяф.



Current music: Van Der Graaf Generator - Cat's Eye/Yellow Fever

@темы: Сказки?

---

Иногда, очень редко, не более трёх-четырёх дней в году, а то и меньше, некоторые города с ближайшими окрестностями отрываются от земли и взмывают в небо. На их месте остаётся глубокая яма с неровными краями, которую, однако, не видит ни один простой человек, потому что на месте ямы, едва город успевает подняться, тут же возникает его чёткая иллюзия - можно пройти по улицам, завернуть в кафешку и выпить кофе, но и то, и другое, и третье на самом деле будет иллюзорным. Тем временем настоящий город, оторванный от земли и тянущий за собой относительно небольшую часть неровно отделённой почвы, поднимается всё выше и выше в небо. Всё это происходит совершенно бесшумно, абсолютно без встряски и обычно ночью, поэтому даже жители города сами не замечают, что находятся уже не на земле, а в облаках.



Проснуться утром и, выглянув в окно, долго гадать, то ли это ранний снег, то ли густой туман, то ли и правда город ворвался в облачную реку и пывёт сейчас по ней, незаметно для жителей колыхаясь на её непроглядных белёсых волнах, которые лишь изредка чуть-чуть отступают, позволяя разглядеть соседнее здание, но почти тут же наползают снова - так, что несколько дней перестаёшь верить в существование неба, ведь его присутствие где-то там сверху уже даже не угадывается.



Вчера Минск стал подобен Облачному острову, летающему городу, небесному замку Лапута и всем тем городам, замкам, островкам, дворцам и прочим постройкам, о которых когда-либо писали книги или снимали фильмы. Он точно так же незаметно для своих жителей оторвался от земли и взмыл в небо. До сих пор плывёт в облаках, теперь уж не таких густых, как вчера (должно быть, постепенно спускается, ведь внизу облака пореже будут), но всё ещё непрозрачных за определённой гранью.

Этакий иногда-небесный-город. Неужели вы никогда не замечали?



Current music: Antimatter - Saviour

@темы: Visum et onis

---

Мне нравится возвращаться с работы, когда уже темнеет. Не потому, что я хоть в малейшей степени трудоголик или горю особым желанием сидеть в офисе до посинения (тем более - в пятницу), но всё же в возвращении домой в темноте есть своё очарование. Как будто бы уходишь из одного мира, а возвращаешься в другой: из утреннего светлого - в тёмный вечерний.



И фонари игриво подмигивают, стоит только пройти мимо, и листья призывно шуршат под ногами, завлекая в глубину медленно полнящегося полупрозрачным туманом сквера, и тени ветвей деревьев рисуют на асфальте загадочные лабиринты узоров, и звук шагов сливается со стуком сердца, создавая странную мелодию, а самое главное - если не присматриваться, не различить лиц встречных людей. И можно придумать миллион историй, увидеть тысячи образов, создать сотни иллюзий, которые не родились, если бы улицы были залиты дневным светом.



Current music: Antimatter - The Last Laugh

---

Всякий раз, идя по переходу, где по вечерам собирается небольшая компания с гитарой, останавливается у стены одинокий флейтист или не менее одинокая скрипачка, испытываю очень двоякие ощущения, в которых порой сложно разобраться. С одной стороны, иногда тянет подбросить несколько купюр в перевёрнутую шляпу или раскрытый футляр от инструмента: в конце концов, каждый зарабатывает по-своему, почти любой из способов достоин уважения. Но, с другой стороны, мне безумно хочется верить, что этот мальчик с гитарой, вон тот дедуля с саксофоном и те две девочки со скрипками приходят не для того, чтобы считать подброшенную мелочь, а просто чтобы играть.



Музыка бывает разных стилей и направлений, может отличаться по звучанию, создаваемому настроению и атмосфере, может соответствовать или же абсолютно не подходить определённому моменту жизни. Но как бы то ни было, всегда можно отличить ту музыку, что создаётся ради денег, и ту, что рождается ради самого рождения. И потому я без задержек прохожу мимо перевёрнутой шляпы, над которой молодой парень хорошо поставленным голосом исполняет старый добрый русский рок. И потому не могу пройти мимо, когда вижу просто так стоящую у стены девушку, которая просто так, не оставив перед собой ни банки-склянки, ни головного убора, ни чего-то ещё, просто так играет на скрипке.



Мальчик с гитарой и девочка с флейтой - только примеры, на самом деле встречалось и обратное, но неизменно тащило мимо, если на глаза попадалась полузаполненная мелочью шляпа. А когда чувствовалось и слышалось, что человек рождает музыку для себя, для прохожих, для этого каменного подземного нутра неживого чудовища, для всего города, котрый только в состоянии услышать, - тогда хотелось остановиться, куда бы не спешил, замереть ненадолго, прикрыть глаза и медленно сползти спиной по стене, усевшись на корточки напротив музыканта и слушать, слушать, слушать... Потому что играют именно для тебя. Пусть и для всего города одновременно, всех людей, всех мраморных плит в полу и стенах, но при этом - только для тебя одного, специально для тебя одного. Потому что эта музыка живая.



Current music: Antimatter - In Stone

---

Ничем не подкреплённое смутное беспокойство появляется незаметно, как предутренний туман вдоль дороги, когда едешь где-то далеко за городом. Вроде бы только что смотрел за окно, а там в далёкое далеко простирались тёмные поля и луга, но вот отвлёкся всего на мгновение, - а они уже заполнены непрозрачными белёсыми облаками, так и льнущими к бокам автомобиля, словно желая охватить его покрепче и затянуть в свою ненасытную утробу.



Ничем не подкрепёлнное смутное беспокойство появляется точно так же неожиданно, но порой не проходит бесследно, в отличие от утреннего придорожного тумана. Для беспокойства характерно засесть в глубине какого-нибудь внутреннего органа (особенно ему по душе сердце, печень, затылок и пятый позвонок снизу), свербеть там, зудеть и ныть, постоянно напоминая о себе, пока и впрямь не случится что-нибудь плохое. Тогда беспокойство неспешно выпархивает из полюбившегося органа и ехидно ухмыляется: "Ага, а что я тебе говорило?!", пусть даже случившаяся неприятность даже для самого него была неожиданностью. Если же всё в жизни в полном порядке и подобное положение продолжается довольно долго, ничем не подкреплённое смутное беспокойтсво постепенно перестаёт ныть, пристыженно замолкает и выпархивает из тела куда подальше, чтобы, набравшись сил, вернуться когда-нибудь.



Ничем не подкреплённое смутное беспокойство можно прогнать несколькими способами, ни одно из которых мне сейчас недоступно по разным причинам. А потому отмахиваюсь от него вымышленным веником, подталкиваю под вымышленную печь и заставляю чихать вымышленной золой. Так ему и надо, гадине.

@музыка: Antimatter - The Last Laugh

@настроение: ничем-не-подкреплённое-смутное-беспокойство

---

О, как я соскучился по невероятному ощущению - когда музыка вьёт из тела верёвки, растворяет сознание в себе и позволяет плыть с ней на одной волне...





Current music: Antimatter - Psalms

---

Иногда, идя по улице, не занятый мыслями мирового значения, нет-нет да и скользнёшь взглядом по тому, что находится по сторонам - вывескам, витринам, припаркованным машинам... Не я первый и не я последний обратил внимание на те порой встречающиеся глупости, которые кажутся таковыми, если хоть немного задуматься, а не просто, как то обычно бывает, пройти мимо. Все эти "Миры штор", "Мини маги" и "Планеты овощей" окружают со всех сторон, однако, если задуматься, среди этих странностей встречаются не только глупые шутки, но и тонкие намёки.

"Фабрика улыбок". Явно стоматологический кабинет, правда? Не важно. Хоть мастерская сапожника. Но - "Фабрика улыбок". Говорящее название, очень говорящее. Тонкий, но весьма явный намёк; взгляни с определённого ракурса - чем не второе имя для нашего мира в целом? Ведь так оно и есть. Мир людей - огромная, очень рентабельная и вечно работающая фабрика улыбок, где каждая улыбка - штампованный товар, поставленный на поток. В одном из отделов фабрики их определяют в разномастные прозрачные упаковки и рассовывают по коробкам-ящикам, чтобы отправить в мир. Штампованные улыбки идут нарасхват, их подметают с прилавков за несколько десятков секунд, чтобы тут же, не отходя от кассы, разорвать прозрачную оболочку и нацепить улыбку фабричного производства себе на лицо.

Люди так долго пытались изобрести вечный двигатель, что не заметили его у себя под носом - едва ли не в буквальном смысле, ведь мало у кого в этом месте нет купленной в ближайшем магазине фабричной улыбки. А фабрика, вечная, неустанно работает день и ночь, выхаживая в инкубаторе улыбки-зародыши, поливая кисловатым раствором улыбки-ехидины, подкармливая специальными средствами улыбки-сочувствия и тщательно перебирая улыбки-счастья, чтобы случайно среди них не затесалось улыбки, которая передавала какую-нибудь эмоцию недостаточно хорошо или, наоборот, чрезмерно заметно. Крутятся шестерёнки великого механизма, пронося готовые улыбки из отдела в отдел, очищая, подкрашивая, корректируя, насыщая или разбавляя в нужной доле и в самом конце - запаковывая.

И только изредка, раз на тысячу или даже миллион, один из служащих фабрики зазевается во время сортировки улыбок, и прокрадётся в общую кучу одна-единственная бракованная улыбка. Она тоже будет одета в упаковку-платье, погружена в коробку, отправлена в магазин и там куплена каким-нибудь незадачливым чудаком. Он придёт домой, бережно распакует её и нацепит на лицо, втайне презирая себя самого за эту ложь всем и вся (себе в том числе), на которую он вынужден, потому что иначе невозможно - где же ещё взять улыбку, если не купить фирменный фабричный товар?

А бракованная улыбка, скользнув по губам, вдруг породнится с лицом, приклеится к нему намертво и, слившись с тёплым живым телом, сама оживёт - нештампованная, непохожая на своих однопоточных товарок, где-то слегка скривившаяся или косо покрашенная. Быть может, не такая красивая и чётко выверенная, как все остальные, она, тем не менее, будет единственно искренней и пронзительно настоящей. И смешной чудак будет ходить по улицам, улыбаясь прохожим, которые станут удивлённо таращиться на него, не понимая, чем же он отличается ото всех, чем выделяется из толпы точно таких же, казалось бы, ничуть не меньше улыбающихся людей. И не поймут, потому что уже давно забыли, что такое настоящая улыбка.

Поэтому улыбайтесь, господа, улыбайтесь. Пока ещё не все улыбки поставлены на поток, пока такие фабрики существуют только в воображении разномастных блаженных, пока ещё хоть кто-то умеет отличать магазинную нашлёпку от настоящей улыбки, - улыбайтесь. От радости, печали и облегчения, натужно - от боли, грустно - при расставании, иронично - при желании подтрунить, хитро - пытаясь обвести вокруг пальца, наивно - не понимая смысла жизни, пытливо - встречая неизведанное, счастливо-глуповато - сталкиваясь с чудом, злобно - прибегая к мести... Но - улыбайтесь, потому что вы это умеете. Потому как это то немногое, что принадлежит вам и только вам, что не отнимет у вас никто и никогда. Улыбайтесь, потому что улыбка - это маленькое семя свободы.

Улыбайтесь!

Пожалуйста...



Current music: Antimatter - Over Your Shoulder

@темы: Мысли о, Наблюдения

---

Интересное ощущение: идти по абсолютно пустой тёмной улочке, слушая стук собственных шагов, когда подошва туфель касается асфальта - и вдруг осознать, что обувь подбита полиуретаном, а он при всём старании стучать не станет. Обернуться, ожидая увидеть идущего шаг в шаг человека, - и никого не увидеть. А потом отмерять шаги почти в абсолютной тишине, потому что стук куда-то сбежал.

Обиделся?

---

По утрам город пялится в осеннее небо потрескавшимися мутными зеркалами в резных старинных оправах - подмёрзшими за ночь лужами в обрамлении узоров из облетевшей листвы...



Current music: Rammstein - Mein Herz Brennt

@темы: Visum et onis

---

Сколько бы лет не было миру вокруг, некоторые его составляющие должны оставаться неизменными. Я так считаю, и это не тот вопрос, в котором кому-нибудь удалось бы меня переубедить. Однако, видимо, многие вокруг с этим не согласны, чего я абсолютно не могу понять. Впрочем, не скажу, чтобы очень уж старался - не вижу смысла. Именно: не вижу смысла в понимании того, почему самые обычные, нормальные и элементарные поступки или взгляды ныне воспринимаются едва ли не как геройство? Минимум - в качестве проявления очень хорошего воспитания. Не понимаю и не хочу.

При выходе из транспорта подать руку едва передвигающей ноги бабуле - это норма. Даже если если этих бабуль в автобусе десяток и процесс их переноса со ступенек на асфальт займёт пять минут. Норма. Улыбаться хотя бы с вежливостью каждой продавщице, каждому кассиру в банке и официанту в ресторане - норма. Даже если официантик по ошибке принёс кофе эспрессо вместо каппучино. Норма. Всегда (!) при обращении к продавцу говорить "пожалуйста" и, получив желаемое, добавлять "спасибо" - тоже норма. Перевести старичка через дорогу, отмахиваясь ладонью от сигналящих машин, - норма. Нечто настолько элементарное, простое и не требующее раздумий, что я каждый раз удивляюсь, когда слышу при упоминании о подобных мелочах в голосах повествующих гордость самими собой или удивление другими, если рассказчик был лишь свидетелем. Откровенно не понимаю, в чём тут геройство и на кой чёрт об этом лишний раз говорить.

Это - просто норма, которая не меняется и не должна меняться независимо от того, какой за окнами век, откуда нужно ссаживать бабулю - из экипажа или салона космолёта, кому вежливо улыбаться - молочнику или роботу-фасовщику, кому говорить "будьте любезны/благодарю вас" - кучеру или продавцу. Не проявление какой-то особенной воспитанности или этикета, а просто норма, не зависящая ни от положения в обществе, ни от цвета крови, ни от многоколенности фамилии. Норма.

А если вы считаете как-то иначе, то, по моему мнению, вы:

а) элементарное быдло;

б) человек, не имеющий представления о том, что такое "уважать себя", не говоря уж об уважении к другим;

в) неуверенный в себе "типа-циник", пытающийся выпендриться за счёт кого-то ещё;

г) глупец;

д) несчастное существо, во младенчестве похищенное инопланетянами, воспитанное в духе всененавистничества, отправленное в более зрелом возрасте на Землю, но из-за незнания элементарных прописных истин вынужденное быть изгоем общества и ненавидящее себя за неумение общаться.

Нужное подчеркнуть. Других вариантов не вижу.

Тем, кто а, б, в и г:

Увольте меня, пожалуйста, от вашего псевдо-героизма, дамы и господа. Надоело, право слово...



Current music: Therion - Mark of Cain

@темы: Наблюдения

---

Наш век пропитывается дешевизной, как старые джинсы - пролитым пивом.



Current music: Antimatter - Psalms

@темы: Словесные витражи, Мысли вслух

---

таки да

"...что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?"
(с)Н.Заболоцкий.


Как, дядя Коля, хорошо, что вы уже не живы.
Теперь красоты - все почти - лживы.
Теперь они за деньги продаются,
и не за золото - гроши! гроши! гроши!
ещё дешевле! - за бесценок отдаются...






[отказываюсь от участия в аукционе]
[тем более - в качестве л о т а]



Current music: Antimatter - Psalms

@темы: Внутри, Негатив

---

Вчерашнее; не знаю, почему не отправилось...

- Сколько можно?
"Столько, сколько нужно..."
- А сколько нужно?
"Сколько хватит сил..."
- Значит, бесконечно?
"Значит".
- Это сложно.
"Нужно только начать..."
- Это сложно.
"Но возможно..."
- Начали, значит.

@темы: Poetry

---

Сегодня осень занялась отстрелом своих поклонников, выбрав главной целью меня как самого ярого почитателя: сперва картечью кленовых листьев в спину, потом болтом каштанового листа прямо по глазам, и в самом конце - взрывчаткой каштана по лбу; но я улыбаюсь, радуясь любому её вниманию, почти как молодой поэт начала двадцатого века, выбравший своей дамой сердца недоступную женщину-богиню.



Листья в парках устилают всё пространство внизу золотисто-жёлто-багрово-рыжим ковром, расступаясь в стороны лишь там, где протекают ртутные реки мощёных дорог, идя по которым, ощущаешь себя плывущим по волнам парусником среди безбрежного океана цвета драконьих глаз.



Только сейчас любой желающий может понять, как чувствуют себя астматики: достаточно лишь поглубже вдохнуть, как потом уже не сможешь сдержаться, фанатично пытаясь словить губами всё больше и больше этой невероятной, почти что осколочной свежести - и вдруг осознавать, что вдохнуть больше уже просто невозможно, как бы этого ни хотелось; чувствую себя наркоманом, подсевшим на осколочную свежесть осеннего воздуха.







[А серые тарелки антенн над крышей какого-то то ли завода, то ли научного института невдалеке от моей работы с определённого ракурса больше похожи на большие воздушные шары, тянущие здание к небу и не дающие ему провалиться под землю на глубину нескольких этажей.]



Current music: Hammerfall - Always Will Be

---

На флейте девочка играла...

На флейте девочка играла -
Бежали пальчики быстрей.
И восхищённо наблюдало
Светило дневное за ней.

И затихали шумны травы,
И молча слушал соловей,
Как девочка легко играла,
Как солнце радовалось ей.





+click+



Current music: Apocalyptica - Beyond Time

@темы: Poetry, Art, Лето

---

Что бы ни случилось, какое бы стихийное бедствие не обрушилось на планету, в какую бы часть стороны родной или любой другой меня не занесло, мои туфли и ботинки просто обязаны быть безупречно чистыми, блестеть и сверкать, быть идеально вычищенными и не иметь на себе ни единой пылинки. Иначе я зверею.



В последние дни вообще за собой заметил, что стал изрядно агрессивен, хотя не всегда этому виной были запылившиеся носы туфель. Пожалуй, даже больше запачканной обуви меня повергают в бешенство людские невоспитанность и бескультурье. И ведь пора бы уже привыкнуть к тому, что хамство и человек - понятия довольно часто родственные - ан нет, всё равно зверею. Нынешней осенью особенно. Должно быть, потому что слишком многие дамы и господа настойчиво пытаются превратить прекрасное октябрьское настроение в нечто неудобоваримое. Не удаётся, к счастью для меня. Зато агрессивности прибавилось. За последние сутки дважды срывался, вёл себя совершенно невыносимо, почти полностью забыв про хвалёные сдержанность и хладнокровие.



Ситуация номер раз.

Сегодня перед работой зашёл в почтовое отделение, где из-за раннего времени людей было меньше десятка, а кассы работали лишь две. В первом окошке - заказная корреспонденция и коммуннальные платежи, а во втором - одновременно ксерокопирование, продажа конвертов-открыток-марок-лотерей и плата за домашний телефон. Пристроился в очередь ко второму окошку (мне конверт нужен был) сразу за благообразным старичком, перед коим стояла лишь молодая девушка с двумя или тремя десятками листов бумаги. Ксерокопировать ей бумаги начали, а дедуле и мне нужно было подождать, что мы и делали вполне терпеливо. Но тут позади меня пристроилась некая мадам чуть позднее бальзаковского возраста (разумеется, в современном его раскрытии, ибо то, что у Бальзака было 25-30, сейчас принято воспринимать как 35-40; времена меняются, понятия о молодости тоже), в течение минуты демонстративно вздыхавшая, пока работница почты делала ксерокопии. По истечении этой минуты мадам засунула свой нос в окошко и язвительно поинтересовалась, как скоро почта начнёт работать, после чего все услышали, что она думает о плохом сервисе (ну да, плохой, ксерокопию нужно бы делать в другом окошке, но зачем так орать?!), об этой невоспитанной девушке, из-за которой взрослые люди должны своё время терять, и о том, что к старшим нет никакого уважения. Я тихо прифигел, а бедная девушка явно побледнела. За всё время излияний мадамы она не произнесла ни слова и только нервно теребила листочки, которые ей нужно было отксерокопировать.



Под влиянием вопля скандальной женщины служащая почты сказала, что пока там ксерится листок, она примет других людей. Дедуля благополучно заплатил за телефон, я уж было собрался протягивать деньги за конверт, как тут эта мадам оттеснила меня плечом и затребовала её обслужить. Я бы на самом деле проигнорировал её, ибо связываться с подобными образцами человеческого общества не желаю, но эта, с позволения сказать, женщина наступила мне на ногу, причём довольно сильно, да ещё и не извинилась! А туфли я чистил очень тщательно. Ну и вызверился.



Так что за телефон женщина заплатить не успела, ибо я осторожненько оттеснил её от окошка, а потом сказал всё, что думаю о тех, кто лезет без очереди, кто начинает скандалы, кто не знает слова "извините" и т.д. Что характерно, абсолютно спокойно, подчёркнуто вежливо и корректно. Девушка с листочками бумаги вроде как перестала быть такой бледной, как была. Но тут эта мадам вместо того, чтобы проникнуться раскаянием и оценить ту корректность, с которой я отнёсся к её наступанию на мою ногу, что-то на повышенных тонах прорычала наподобие "а ты вообще не лезь". Я был всё ещё вызверен и, разумеется, так и не допустил её до окошка, всё так же вежливо поинтересовавшись, а по какому, собственно, праву она обращается ко мне на "ты". На что вместо ответа получил пренебрежительную отмашку рукой и попытку оттеснить меня от кассы.



И вот тут я вызверился окончательно, да настолько, что сам испугался, как бы чего лишнего не сказал или не сделал. Да как посмела эта плебейка махать на меня - меня! - рукой с таким пренебрежением?! И это после того, как я тратил своё - моё! - драгоценное время на то, чтобы вежливо и уважительно попросить её быть культурной, вместо того чтобы послать трёхэтажным матом куда подальше... Итак, я вызверел, и повторил ей своё мнение о ней - всё так же вежливо и культурно, но уже без уважения и несколько менее миролюбивым тоном. На что мадам ответила посылами и криками, оттеснила меня от кассы и просунула туда деньги. Степень моей вызверенности почти что достигла довольно высокой отметки, но тут меня просто ошарашила своим заявлением работница почты. Отложив в сторонку бумаги для ксерокса, она абсолютно спокойно посмотрела на скандалистку и заявила, что обслуживать её не станет, ибо я был прав, а если ей что-то не нравится, она может пойти в другое почтовое отделение или, если не умеет находиться в нормальном обществе, устроить себе оплату через банк. Мадам захлопнула клювик, удивлённо поморгала глазами и удалилась, злобно стуча каблуками. После этого работница почты (сама, между прочим, явно за пятьдесят), продала конверт и подмигнула (!) мне.

И ведь сам знаю, что с моей стороны это было мелочно, никчёмно, неважно и гадко, но всё равно испытывал тогда глубокое чувство морального удовлетворения.



Ситуация номер два.

Поднимался из метро на поверхность позади двух мальчишек младшего школьного возраста. Один из этих самых молокососов, не дойдя ровно полутора метров до мусорки, начал выгребать из карманов шкурки от семечек и выбрасывать их на ступени. Три жмени выбросил, а до мусорки уже всего метр был! Я бы, может быть, и не сделал ничего, может, ничего и не сказал бы и прошёл мимо, но этот недоросль умудрился уронить шкурку на мои чистые блестящие туфли! Я вызверился второй раз за день, догнал мелочь в двух шагах от ступеней, остановил и культурно попросил убрать за собой. Сказал, что сорить нехорошо, особенно когда под рукой мусорка. Малой вытаращился на меня удивлённо, буркнул что-то и попытался уйти. Тогда я, всё ещё вызверенный, придержал его за плечо и повторил свою просьбу. Мальчик явно не понял и даже попытался ответить мне матом, что было очень зря, ибо я уже тогда разозлился окончательно. Поэтому, схватив мелкого за шкирку, я потащил его к ступенькам, остановился там и повторил свою просьбу в третий раз, но теперь уже не отпуская. Мелкий эти ступеньки едва не вылизал, хотя я удивился, думал, что вырвется и убежит, ан нет. Хотя вроде бы я и не угрожал-то ничем, и улыбался даже...

А нос туфли я потом салфеткой отчистил.



Да.

Но при всём при этом у меня сегодня прекрасное настроение.

---

Восхитительное чувство чего-то невероятно душевного, сказочного, волшебного и потрясающе близкого и дорогого, как никогда даже с людьми не было. Как шаг в другой мир - намного более прекрасный, нужный и родной, куда более мой, нежели всё окружающее в действительности. Щемяще, радостно и немного печально. Так и должно быть, чтобы мне было свободно и легко, именно так.

А ведь я - не поверите! - просто посмотрел фильм. Относительно не старый, пятнадцати лет от роду, фильм, который видел один-единственный раз ровно десять лет назад и с тех пор не встречал ни единого кадра из него. И чёрт с теми, кто назовёт это сентиментальностью, глупостью или романтизмом. На самом деле всё совсем иначе: просто мне там нравится. Хочу туда.

Хм, а ведь забавно: ровно десять лет, а чуда не стало меньше, волшебство не улетучилось и не появилось желание искать какие-то недочёты.



[Когда-нибудь, в одной из следующих жизней, я научусь проникать в мир, созданный на киноплёнке, становиться его частью хотя бы на некоторое время. Тогда я отыщу копию этого фильма и в первую очередь войду именно в него...]