Впрочем, говорят, с технической стороны разницы никакой.
понедельник, 26 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Думается мне, слишком многие люди в этом мире - в том числе и умные, красивые, успешные, интересные, обаятельные и сексуальные - умирают девственниками. Девственниками от любви. Потому что на протяжении всей жизни занимались исключительно сексом, но никак не любовью.
Впрочем, говорят, с технической стороны разницы никакой.
Впрочем, говорят, с технической стороны разницы никакой.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Только что посмотрел: у моего дневника числится двести девяносто два постоянных читателя. Наверное, примерно две сотни из них – люди, которые более или менее регулярно ведут свои собственные дневники, появляются периодически, проглядывают, видимо, свою ленту избранного, а то и читают полностью, даже оставляют порой комментарии в чужих дневниках. Полагаю, ещё имён тридцать-сорок – это люди, раз в полгода оставляющие «контрольную» отписку на странице, чтобы дневник не перенёсся в архив, сами не пишущие, но читающие других (возможно, переехавшие в жж или ещё куда-то, но продолжающие интересоваться некоторыми здешними обитателями); или же это специально созданные «дневники чтения», функция которых мне не совсем понятна, но если людям так удобно – их право. А оставшиеся несколько десятков – точно число не скажу, ибо не занимался просмотром почти трёх сотен личных страниц – брошенные. Даже уже не люди, но следы их присутствия. Дневники, несколько лет назад ушедшие в архив, оставленные своими владельцами. Дневники, авторы которых завели новые, а эти забыли или не посчитали нужным удалять. Дневники, бывшие когда-то запасными, вторыми, третьими – записными книжками многочисленных alter ego и масок, виртуальными отображениями придуманных образов, давно канувших в небытие.
Часть из них ещё год-полтора назад были в списке моего собственного избранного, хотя последние записи датировались две тысячи четвёртым или даже третьим годом. Не то чтобы я, оставляя их в списке, ждал увидеть однажды сообщение из прошлого о возвращении, но просто порой открывал чей-то дневник, доставая с архивной полки, и пролистывал, вспоминая то, что знал и чего не знал о его авторе. Странное ощущение: словно рассматриваешь фото, читаешь какие-то заметки или слушаешь аудиозаписи умершего человека. Вот он был – а вот его и нет. И не столь важно, что, возможно, тот же самый человек завёл себе новый блог под другим именем, выбрал новый образ или решил отказаться от масок, а то и просто сменил образ жизни и круг общения, оборвав нити с одной частью web-вселенной и сплетя новые уже с другой. Потому как вот этот маленький осколок виртуального мира – поистине могила. Пусть не самого человека, а всего лишь его записок или даже одной из масок – я ведь этого никогда не узнаю, как и не узнаю, насколько всё написанное в давно ушедшем в архив дневнике было правдой, а насколько – выдумкой.
В интернете очень легко уходить. Особенно, когда от тебя есть только имя и личная страница блога. Да и почтовый ящик с номером icq не создают лишних узлов. Раз! И всё, и нет очередного Гарри Поттера с двумя закорючками по бокам ника – для различия с остальными из серии. Или какого-нибудь эльфа с заковыристой фамилией. Или пишущего дивные истории странного юноши, прячущегося под образом принца голубых кровей. Или даже просто девочки Маши с большой ромашкой на аватаре. Здесь, в отличие от реальности, очень просто начать жизнь с чистого листа. Да хоть новую жизнь каждую неделю! Здесь не существует ответственности за свои слова и поступки, а также за тех людей, для кого имеет значение твоё существование – или исчезновение.
Наверное, поэтому с некоторых пор начал искать возможность развиртуализации с мало-мальски знакомыми людьми, даже с теми, кого сам толком не знаю, но кто вроде как имеет представление обо мне, читая мой дневник. Не говоря уж о тех, кто по странной прихоти стал по-своему близок и дорог. Хотя ещё года три-четыре назад я и сам редко думал на тему того, чтобы с кем-то встретиться или, тем паче, поехав в другой город, пригласить погулять. Может, это своего рода самообман – думать, что кому-то есть дело до того, есть я вообще где-то за пределами виртуальных страниц своего дневника или меня нет. Может быть и даже скорее всего. Но сужу привычно по себе и, вспоминая, как было грустно и печально удалять из списка избранного имена призраков, которые когда-то были живыми людьми, всё равно продолжаю гнуть свою линию.
И, наверное, надо бы проглядеть толком подряд все дневники некогда постоянных читателей, теперь ставших призраками, да как-то понимаю, что просто рука не поднимется удалить даже тех, кто пропал уже лет пять как. Хоть и глупо.
Где-то встретил название для таких вот пч-призраков, ушедших, забросивших свои дневники, сменивших облик, забывших перед уходом вычеркнуть тебя из списка. Мёртвые души. Интернет интернетом, но почему-то всё равно становится печально, когда думаешь об этом.
Так что, пожалуйста, давайте не теряться. Даже если я не знаю вас, только вы знаете меня – не суть важно. Давайте не теряться, писать друг другу эти чёртовы комментарии в виде одного-единственного поощрительного смайла или слова «здорово!». Давайте приезжать друг к другу в гости в чужие города или, навещая друзей там же, уделять хотя бы час времени человеку, которого в глаза не видели, но который несколько лет подряд читает ваш дневник, пусть даже молча и скромно. Давайте быть людьми – даже здесь, где можно казаться кем угодно. Особенно здесь.
Потому что виртуальные мёртвые души рождают очень даже настоящую печаль.
Часть из них ещё год-полтора назад были в списке моего собственного избранного, хотя последние записи датировались две тысячи четвёртым или даже третьим годом. Не то чтобы я, оставляя их в списке, ждал увидеть однажды сообщение из прошлого о возвращении, но просто порой открывал чей-то дневник, доставая с архивной полки, и пролистывал, вспоминая то, что знал и чего не знал о его авторе. Странное ощущение: словно рассматриваешь фото, читаешь какие-то заметки или слушаешь аудиозаписи умершего человека. Вот он был – а вот его и нет. И не столь важно, что, возможно, тот же самый человек завёл себе новый блог под другим именем, выбрал новый образ или решил отказаться от масок, а то и просто сменил образ жизни и круг общения, оборвав нити с одной частью web-вселенной и сплетя новые уже с другой. Потому как вот этот маленький осколок виртуального мира – поистине могила. Пусть не самого человека, а всего лишь его записок или даже одной из масок – я ведь этого никогда не узнаю, как и не узнаю, насколько всё написанное в давно ушедшем в архив дневнике было правдой, а насколько – выдумкой.
В интернете очень легко уходить. Особенно, когда от тебя есть только имя и личная страница блога. Да и почтовый ящик с номером icq не создают лишних узлов. Раз! И всё, и нет очередного Гарри Поттера с двумя закорючками по бокам ника – для различия с остальными из серии. Или какого-нибудь эльфа с заковыристой фамилией. Или пишущего дивные истории странного юноши, прячущегося под образом принца голубых кровей. Или даже просто девочки Маши с большой ромашкой на аватаре. Здесь, в отличие от реальности, очень просто начать жизнь с чистого листа. Да хоть новую жизнь каждую неделю! Здесь не существует ответственности за свои слова и поступки, а также за тех людей, для кого имеет значение твоё существование – или исчезновение.
Наверное, поэтому с некоторых пор начал искать возможность развиртуализации с мало-мальски знакомыми людьми, даже с теми, кого сам толком не знаю, но кто вроде как имеет представление обо мне, читая мой дневник. Не говоря уж о тех, кто по странной прихоти стал по-своему близок и дорог. Хотя ещё года три-четыре назад я и сам редко думал на тему того, чтобы с кем-то встретиться или, тем паче, поехав в другой город, пригласить погулять. Может, это своего рода самообман – думать, что кому-то есть дело до того, есть я вообще где-то за пределами виртуальных страниц своего дневника или меня нет. Может быть и даже скорее всего. Но сужу привычно по себе и, вспоминая, как было грустно и печально удалять из списка избранного имена призраков, которые когда-то были живыми людьми, всё равно продолжаю гнуть свою линию.
И, наверное, надо бы проглядеть толком подряд все дневники некогда постоянных читателей, теперь ставших призраками, да как-то понимаю, что просто рука не поднимется удалить даже тех, кто пропал уже лет пять как. Хоть и глупо.
Где-то встретил название для таких вот пч-призраков, ушедших, забросивших свои дневники, сменивших облик, забывших перед уходом вычеркнуть тебя из списка. Мёртвые души. Интернет интернетом, но почему-то всё равно становится печально, когда думаешь об этом.
Так что, пожалуйста, давайте не теряться. Даже если я не знаю вас, только вы знаете меня – не суть важно. Давайте не теряться, писать друг другу эти чёртовы комментарии в виде одного-единственного поощрительного смайла или слова «здорово!». Давайте приезжать друг к другу в гости в чужие города или, навещая друзей там же, уделять хотя бы час времени человеку, которого в глаза не видели, но который несколько лет подряд читает ваш дневник, пусть даже молча и скромно. Давайте быть людьми – даже здесь, где можно казаться кем угодно. Особенно здесь.
Потому что виртуальные мёртвые души рождают очень даже настоящую печаль.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
телефонный номер - это
код доступа к сердцу
ты напрягаешь память
ты набираешь цифры
ты нажимаешь кнопку
ты прижимаешься ухом
к трубке холодной и молча
слушаешь
слушаешь
слышишь?
правильная комбинация
двигает механизм замка
сейф почти открывается
чтобы отдать сокровища
свои и чужие - всякие
но что-то тихонько щёлкает
и механизм заедает
какая досада, надо же!
"набранный вами..."
правильно
я давече сменил номер
especially 4 u darling
код доступа к сердцу
ты напрягаешь память
ты набираешь цифры
ты нажимаешь кнопку
ты прижимаешься ухом
к трубке холодной и молча
слушаешь
слушаешь
слышишь?
правильная комбинация
двигает механизм замка
сейф почти открывается
чтобы отдать сокровища
свои и чужие - всякие
но что-то тихонько щёлкает
и механизм заедает
какая досада, надо же!
"набранный вами..."
правильно
я давече сменил номер
especially 4 u darling
воскресенье, 25 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Анимация сновидений и любви, как назвал это видео
Михаил Алдашин, у коего я сие потащил.
Сладких снов.

Сладких снов.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Каждая встреча - не имеет значения, вторая или двадцатипятитысячная - позволяет что-то узнать о человеке. И в первую очередь - о себе самом.
суббота, 24 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Расскажи мне, как прошёл день.
"Я встречала рассвет и шла за ним следом, я мечтала увидеть, как тают снега, я блуждала по сумеркам с городом тихим, мы держались с ним за руки, молча смеясь. Я ловила снежинки своими губами, провожала глазами весёлый трамвай, в догонялки играла с троллейбусом белым и бросалась навстречу машинам такси. Мне водитель один показал средний палец, я махнула ему на прощанье рукой, он мне долго ещё из машины сигналил, я решила, что, видно, влюбился в меня. На работе с утра поджидала работа (масло с маслом, но факт, тут уж как ни крути), мой начальник был зол - он с женой поругался, так что ранний уход никому не светил. А потом был обед, просто булочка с чаем, я зашла отогреться в малютку-кафе, всместе с барменом я в "поддавки" поиграла, прямо там, вместо шашек взяв рафинад. В общем, день этот был у меня вполне милым, я немного устала, вернувшись домой, но зато я с собой полкулька притащила вкусных зёрен кофейных, чтобы выпить с тобой".
Это правда, но ложь. Ложь.
"Я встречала рассвет и шла за ним следом, я мечтала увидеть, как тают снега, я блуждала по сумеркам с городом тихим, мы держались с ним за руки, молча смеясь. Я ловила снежинки своими губами, провожала глазами весёлый трамвай, в догонялки играла с троллейбусом белым и бросалась навстречу машинам такси. Мне водитель один показал средний палец, я махнула ему на прощанье рукой, он мне долго ещё из машины сигналил, я решила, что, видно, влюбился в меня. На работе с утра поджидала работа (масло с маслом, но факт, тут уж как ни крути), мой начальник был зол - он с женой поругался, так что ранний уход никому не светил. А потом был обед, просто булочка с чаем, я зашла отогреться в малютку-кафе, всместе с барменом я в "поддавки" поиграла, прямо там, вместо шашек взяв рафинад. В общем, день этот был у меня вполне милым, я немного устала, вернувшись домой, но зато я с собой полкулька притащила вкусных зёрен кофейных, чтобы выпить с тобой".
Это правда, но ложь. Ложь.
Расскажи мне, как прошла ночь.
"Лунный свет опустился на мой подоконник, проскользнул под тяжёлый цветной балдахин, он меня разбудил поцелуем прохладным - я открыла глаза, улыбнувшись ему. Он смущённо сбежал и вернулся на небо, там царица-луна пожурила его, но когда встала я пожелать доброй ночи, она мне обещала не быть так строга. Три служанки меня омывали в уборной, от лиловой воды становилось тепло; она пахла цветами и нежностью сладкой и дарила мне лёгкость и мягкость свою. Одевали меня минут десять-пятнадцать, на причёску ушло ещё тридцать минут. Украшения были из чистого злата и камней драгоценных несколько штук. И когда наконец-то всё было готово, меня вывели - паву - из спальни моей, проводили по светлым большим коридорам до обеденной залы с кучей гостей. Гости встали по струнке, меня лишь увидев, поклонились - как будто под ветром трава. И тогда я рукой чуть заметно взмахнула и на кресло уселась, других пригласив. Мы все отдали дань кулинарным искусствам поваров из далёких невемодых стран. Вся еда оказалась изысканно вкусной и вино было лучше, чем можно желать. А потом были танцы, и бал, и веселье, меня каждый мужчина хотел пригласить. Я слыхала их шёпот: "Моя королева!" и видала в глазах их желания свет. Но я помнила - каждое бала мгновенье! - всё о том, что меня ждёт на той стороне. И к рассвету я бросила всё и вернулась в нашу спальню, домой и, конечно, к тебе".
Это ложь, но правда. Правда.
"Лунный свет опустился на мой подоконник, проскользнул под тяжёлый цветной балдахин, он меня разбудил поцелуем прохладным - я открыла глаза, улыбнувшись ему. Он смущённо сбежал и вернулся на небо, там царица-луна пожурила его, но когда встала я пожелать доброй ночи, она мне обещала не быть так строга. Три служанки меня омывали в уборной, от лиловой воды становилось тепло; она пахла цветами и нежностью сладкой и дарила мне лёгкость и мягкость свою. Одевали меня минут десять-пятнадцать, на причёску ушло ещё тридцать минут. Украшения были из чистого злата и камней драгоценных несколько штук. И когда наконец-то всё было готово, меня вывели - паву - из спальни моей, проводили по светлым большим коридорам до обеденной залы с кучей гостей. Гости встали по струнке, меня лишь увидев, поклонились - как будто под ветром трава. И тогда я рукой чуть заметно взмахнула и на кресло уселась, других пригласив. Мы все отдали дань кулинарным искусствам поваров из далёких невемодых стран. Вся еда оказалась изысканно вкусной и вино было лучше, чем можно желать. А потом были танцы, и бал, и веселье, меня каждый мужчина хотел пригласить. Я слыхала их шёпот: "Моя королева!" и видала в глазах их желания свет. Но я помнила - каждое бала мгновенье! - всё о том, что меня ждёт на той стороне. И к рассвету я бросила всё и вернулась в нашу спальню, домой и, конечно, к тебе".
Это ложь, но правда. Правда.
пятница, 23 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Мы не слишком-то привыкли обращать внимание на время, вспоминая о нём разве что в день рождения, отмечая ещё один круг планеты Земля. Да и то думаем о своём собственном времени: сколько прожили, что успели сделать, сколько ещё нам отмеряно лет. Время так редко рассматривается само по себе, что мы уже привыкли размышлять о нём в привязке к самим себе или другим людям. В этом, пожалуй, нет ничего плохого и хорошего, просто так есть и всё тут. Вот только из-за подобных привязок времени к человеку в какой-то момент можно неожиданно для самого себя понять, что время-то движется по совершенно иному кругу, нежели третья планета от Солнца вместе с населяющими её человечками.
Взять, к примеру, пятидесятые - шестидесятые годы. Всего полвека прошло – не так уж и много даже в рамках единственного поколения; большинство из нас, если не случается ничего экстраординарного или трагического, вполне спокойно проживают этот срок и даже больше. Это не говоря уж о том, что как раз те годы отчётливо отпечатались в нашей истории: чего не помнят наши родители, помнят деды, могут рассказать о том, что видели собственными глазами, а потому создаётся впечатление, будто и мы были там, что это совсем недалеко, недавно. События незадолго до того завершившейся Великой Отечественной, бум пятилеток, смерть Сталина, некоторые остро характерные именно для тех лет особенности советского строя… Вполне знакомо, более-менее понятно, доступно для анализа и изучения. Недавняя история, ещё даже не ставшая по-настоящему прошлым.
А ведь при этом стоит посмотреть любой фильм тех лет, взять даже простую и незатейливую комедию с любимыми актёрами, и приглядеться чуть внимательнее, чем просто как к чему-то старому-доброму, ставшему почти родным, - и начинаешь замечать невообразимые отличия, кажущиеся порой как будто проявлениями иного измерения. Нет, я не имею в виду отсутствие мобильных телефонов, привычной компьютерной техники и мини-юбок на женщинах в городе – это та дань времени, которая меняется постоянно, а потому не слишком привлекает внимание. Речь о людях. Порой смотришь старый (или не такой уж старый, право же) фильм – и не можешь не улыбаться, поражаясь наивности, неиспорченности, какой-то трепетности взрослых, казалось бы, и зрелых людей, их взглядам на мир и жизнь, на понятия дружбы, любви и, конечно же, труда – последнее особенно забавно в двадцать первом веке. Все эти Наденьки и Леночки, которые в поздние двадцать смущаются целоваться с мужчинами, все эти Иваны и Степаны, ежемесячно бьющие все трудовые рекорды… Всё – взгляды, слова, жесты, посадка головы и тембр голоса – всё то, что, казалось бы, не имеет привязки ко времени, совершенно не такое, как полвека спустя. Всего лишь полвека.
Да, разумеется, это кинофильмы, и они отражают будничную жизнь тех лет примерно в той же степени, как современные – жизнь сегодняшнюю, то есть довольно-таки приблизительно. И всё же, всё же… Всё же понимаешь, что кое-что не так уж далеко от истины, и те, кому тогда было двадцать пять – тридцать, так сильно отличаются от нас, своих живущих в двадцать первом веке ровесников. Хотя, казалось бы, основные жизненные ценности те же – быть счастливым, иметь семью и близких людей, хорошую работу (пусть и понятия хорошести существенно изменились), периодически развлекаться и отдыхать (хоть и, подчиняясь времени, иначе), читать книги, воспитывать детей, кормить кошку, гулять в парке, пить чай или пиво (какая разница, налитое из большой бочки возле магазина или выпитое из банки, купленной в ближайшем киоске?), заниматься любимыми делами… Но что-то неуловимо иное есть в них и в нас, как если бы мы были компьютерами разных моделей… нет, даже не моделей, а фирм: функции те же, возможности одинаковые, только программное обеспечение создано чуть по иным принципам. Windows и Linux, Opera и Firefox, Google и Yahoo – настолько похожие и такие разные…
Наверное, было бы интересно подумать об этом ещё лет через пятьдесят. И посмотреть глазами будущего человека какое-нибудь современное кино. Может, «Матрица» будет считаться лучшей в мире комедией?
Взять, к примеру, пятидесятые - шестидесятые годы. Всего полвека прошло – не так уж и много даже в рамках единственного поколения; большинство из нас, если не случается ничего экстраординарного или трагического, вполне спокойно проживают этот срок и даже больше. Это не говоря уж о том, что как раз те годы отчётливо отпечатались в нашей истории: чего не помнят наши родители, помнят деды, могут рассказать о том, что видели собственными глазами, а потому создаётся впечатление, будто и мы были там, что это совсем недалеко, недавно. События незадолго до того завершившейся Великой Отечественной, бум пятилеток, смерть Сталина, некоторые остро характерные именно для тех лет особенности советского строя… Вполне знакомо, более-менее понятно, доступно для анализа и изучения. Недавняя история, ещё даже не ставшая по-настоящему прошлым.
А ведь при этом стоит посмотреть любой фильм тех лет, взять даже простую и незатейливую комедию с любимыми актёрами, и приглядеться чуть внимательнее, чем просто как к чему-то старому-доброму, ставшему почти родным, - и начинаешь замечать невообразимые отличия, кажущиеся порой как будто проявлениями иного измерения. Нет, я не имею в виду отсутствие мобильных телефонов, привычной компьютерной техники и мини-юбок на женщинах в городе – это та дань времени, которая меняется постоянно, а потому не слишком привлекает внимание. Речь о людях. Порой смотришь старый (или не такой уж старый, право же) фильм – и не можешь не улыбаться, поражаясь наивности, неиспорченности, какой-то трепетности взрослых, казалось бы, и зрелых людей, их взглядам на мир и жизнь, на понятия дружбы, любви и, конечно же, труда – последнее особенно забавно в двадцать первом веке. Все эти Наденьки и Леночки, которые в поздние двадцать смущаются целоваться с мужчинами, все эти Иваны и Степаны, ежемесячно бьющие все трудовые рекорды… Всё – взгляды, слова, жесты, посадка головы и тембр голоса – всё то, что, казалось бы, не имеет привязки ко времени, совершенно не такое, как полвека спустя. Всего лишь полвека.
Да, разумеется, это кинофильмы, и они отражают будничную жизнь тех лет примерно в той же степени, как современные – жизнь сегодняшнюю, то есть довольно-таки приблизительно. И всё же, всё же… Всё же понимаешь, что кое-что не так уж далеко от истины, и те, кому тогда было двадцать пять – тридцать, так сильно отличаются от нас, своих живущих в двадцать первом веке ровесников. Хотя, казалось бы, основные жизненные ценности те же – быть счастливым, иметь семью и близких людей, хорошую работу (пусть и понятия хорошести существенно изменились), периодически развлекаться и отдыхать (хоть и, подчиняясь времени, иначе), читать книги, воспитывать детей, кормить кошку, гулять в парке, пить чай или пиво (какая разница, налитое из большой бочки возле магазина или выпитое из банки, купленной в ближайшем киоске?), заниматься любимыми делами… Но что-то неуловимо иное есть в них и в нас, как если бы мы были компьютерами разных моделей… нет, даже не моделей, а фирм: функции те же, возможности одинаковые, только программное обеспечение создано чуть по иным принципам. Windows и Linux, Opera и Firefox, Google и Yahoo – настолько похожие и такие разные…
Наверное, было бы интересно подумать об этом ещё лет через пятьдесят. И посмотреть глазами будущего человека какое-нибудь современное кино. Может, «Матрица» будет считаться лучшей в мире комедией?
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Это бег по кругу, колотье в боку, рваное биение пульса в висках, сбившееся дыхание.
Это гонка Париж-Дакар, пыль по сторонам, солнце в глаза, мотор вместо сердца, адреналин.
Это катание на карусели, цветное мельтешение, навязчивая мелодия, детские воспоминания.
Это диск телефона, от единицы до нуля, пластмасса, ретро, стрекотание в трубке, голос.
Это ложка в чашке, размеренное движение, стук о края, тающий сахар, кофе, ночь.
Это воздушный шарик прочь из руки, порванная нить, заслонённое солнце, улыбка, блики.
Это раздвижные двери, полупрозрачность, открытый проход, ветер в спину, "welcome".
Это раз-два-три вальса, ладонь в ладонь, глаза в глаза, смесь запахов, тепло, близость.
Это ты. Это всё ты.
Доброй ночи.
Это гонка Париж-Дакар, пыль по сторонам, солнце в глаза, мотор вместо сердца, адреналин.
Это катание на карусели, цветное мельтешение, навязчивая мелодия, детские воспоминания.
Это диск телефона, от единицы до нуля, пластмасса, ретро, стрекотание в трубке, голос.
Это ложка в чашке, размеренное движение, стук о края, тающий сахар, кофе, ночь.
Это воздушный шарик прочь из руки, порванная нить, заслонённое солнце, улыбка, блики.
Это раздвижные двери, полупрозрачность, открытый проход, ветер в спину, "welcome".
Это раз-два-три вальса, ладонь в ладонь, глаза в глаза, смесь запахов, тепло, близость.
Это ты. Это всё ты.
Доброй ночи.
четверг, 22 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Они преградили мне путь уже недалеко от магазина, когда оставалось пройти всего несколько десятков метров, чтобы оказаться дома. Среднего роста молодая женщина ангельской вгешности – светловолосая, ясноглазая, хрупкая, поистине ангел во плоти, сошедший на грешную землю; высокий темноволосый мужчина лет тридцати или чуть меньше, показавшийся нисколько не красивым, но скорее впечатляющим. Кто-то вроде профессора Снейпа из Гарри-мать-его-Поттера, только моложе, аккуратнее и одетый весьма со вкусом. Они преградили мне путь, а через мгновение светловолосый ангел обвила мою шею руками, чуть не повисла на мне, целуя в обе щёки и радостно вереща малопонятные фразы о том, что они меня наконец-то нашли. И назвала по имени. Нет, не тем именем, которым я всегда представляюсь, другим – пришедшим из снов, полуразмытых воспоминаний не то о прошлых жизных, не то о блужданиях в бессознательном, не то просто из каких-то фантазий. Назвала его уверенно, запечатлела ещё один поцелуй – на сей раз на губах – и удивлённо отстранилась, когда поняла, что я не отвечаю и, наоборот, пытаюсь отцепить её от себя.
За следующий час я узнал о себе, своём происхождении и, главное, предназначении столько всего нового, что его хватило бы на добрую серию фентезийных приключенческих романов в духе меча и магии, демонов и колдунов и прочей прелести. Особенно порадовало известие о том, что, оказывается, последние лет пятьсот вот эта светловолосая ангелоподобная девица – любовь всех моих жизней, неугасимая страсть, названная супруга на века и прочая, прочая, прочая, а мрачный темноволосый тип за её плечом – мой коллега-демон, друг «семьи» и заноза в её ангельской заднице, как, впрочем, и я, которого она много веков подряд пытается перевоспитать. Последней каплей послужила информация о том, что я должен провести с девицей ночь любви, потому что только истинная страсть пробудит во мне воспоминания о прошлых жизнях. Кажется, я их послал. Вежливо, культурно, но обстоятельно, откровенно заявив девушке, что не помню ровным счётом ничего из сказанного ею, она сама не в моём вкусе и вообще мне никогда не нравились блондинки, а эта их затея – не самый удачный способ знакомства на улице. Ангелица обиженно надула губки, «демон» хрипло рассмеялся, попутно шепнув девушке, что я – «это точно он».
Засим мы расстались и разошлись в разные стороны, но завтра, послезавтра и все последующие дни эта парочка появлялась то тут то там, подкарауливая меня на подходе к офису, наблюдая, как я делаю покупки, выглядывая из-за угла, когда я шёл пить кофе или просто гулял по городу. А когда понимали, что я их заметил, уже не скрываясь подходили ближе и заводили прежнюю песню. Больше говорила ангелоподобная девушка, с первой встречи, видно, решившая сменить тактику: уже не тянула откровенно в свои объятия, но зато напропалую кокетничала (умело и грамотно, ничего не скажешь), выгодно подчёркивала свои многочисленные достоинства и описывала картины прошлого, которые, по её мнению, должны были подстегнуть меня пожелать всё вспомнить. Темноволосый всё больше молчал и едва заметно улыбался, щурил глаза, наблюдая со стороны и лишь изредка отпуская язвительные комментарии.
Через месяц они начали разделяться и приглядывать за мной уже поодиночке. Подходили реже, доставали меньше. Ангелица уже не так часто лезла с поцелуями, всё больше вздыхала печально. Темноволосый всё больше разговаривался, цепляясь за одну мою язвительную фразу – и мы могли долго обмениваться любезностями на самые разные темы, чуть не убивая друг друга глазами. Девушка предприняла ещё одну попытку в конце сентября. Уселась за мой столик в кафе, заказала чай с шоколадным тортом и начала рассказывать мне обо мне, пытаясь доказать, что действительно хорошо меня знает, а значит, не могла за несколько недель всё выведать, но наблюдала веками. О том, какие жанры литературы я предпочитаю, какие картины мне больше всего по душе, какие я пью вина и соки, что люблю есть и где проводить свободное время, какие у меня есть привычки и странности, под какую музыку я люблю писать свои сказки… Многое, очень много и всё – прямо в точку. Кроме одной маленькой детали, которая почему-то показалась мне крайне важной, настолько значимой, что в мыслях отпечаталась, словно клеймо на коже. «Ты терпеть не можешь гранаты», - сказала она. Я запомнил.
Несколько дней спустя наступил октябрь, неожиданно похолодало, а я умудрился оказаться далеко от дома без зонта, когда с неба рухнул самый настоящий водопад, будто тучи месяц удерживали влагу в себе, а теперь просто не выдержали, обрушив всё разом на город. Моя одежда промокла до нитки, и предстояло ещё битый час добираться домой, так что не избежать бы сильнейшей простуды, если бы не появление того самого темноволосого, тоже мокрого до нитки, но зато с известием о том, что он живёт совсем недалеко. Свет меня знает, что потянуло согласиться, но через полтора часа я уже сидел в удобном кресле, хорошенько прогревшись в душе, одевшись в предложенную мне пижаму на несколько размеров больше, закутавшись в халат и попивая ароматный шиповниковый чай. Гостеприимный «демон» сидел на диване напротив, беседуя со мной и периодически отрывая виноградины с ветки, лежащей на большом блюде для фруктов, занимавшем почти половину стола. «Будешь что-нибудь?» - спросил он, кивая на большой выбор фруктов. Я метнул взгляд в два крупных граната, хмыкнул и поднялся, направляясь на кухню, чтобы помыть чашку. «Буду, когда вернусь», - ответил хозяину дома и ушёл из гостиной.
А когда вернулся, замер на пороге с открытым ртом: «демон» сидел перед столиком, держал в руках гранат и осторожно очищал его, складывая освобождённые от плена зёрна в пиалу. «Ты же любишь гранаты?» - заметив моё выражение лица, уточнил он, хотя вопроса в его голосе не было. Я лишь кивнул, медленно направившись к нему, чтобы наклониться и, зачерпнув несколько зёрен из пиалы, отправить их в рот. Гранат обжёг язык кисловатым соком, флэш-беком возвращая в памяти момент из недавней беседы с «любовью всей моей жизни», к которой я не испытывал ровным счётом ничего, кроме трепетной нежности, как к поистине доброму и ангелоподобному существу: «Ты терпеть не можешь гранаты». А ведь я их люблю. Очень люблю. До одури люблю. Люблю лежать в постели, поставив рядом блюдце с очищенными зёрнами и по одному, два или даже горсти отправлять их в рот. Но ненавижу чистить. Такая мелочь, глупость, ерунда, не правда ли?
«В этих ваших прошлых жизнях я изменял ей с тобой», - сказал я, наклоняясь к «демону» почти вплотную и потому отлично замечая, как замерла его рука на уже почти выпотрошенном плоде, как дёрнулся край губ и сжалась челюсть. Всего на мгновение – и тут же лицу вернулось спокойное равнодушие, и он вопросительно поднял на меня взгляд, спрашивая: «С чего ты взял?». Улыбнувшись, я зачерпнул горсть зёрен и посмотрел, как они бликовали в неярком свете настолько лампы. «Я люблю гранаты», - ответил «демону», отправил горсть зерён в рот и наклонился к его губам.
На следующее утро я помню всё.
За следующий час я узнал о себе, своём происхождении и, главное, предназначении столько всего нового, что его хватило бы на добрую серию фентезийных приключенческих романов в духе меча и магии, демонов и колдунов и прочей прелести. Особенно порадовало известие о том, что, оказывается, последние лет пятьсот вот эта светловолосая ангелоподобная девица – любовь всех моих жизней, неугасимая страсть, названная супруга на века и прочая, прочая, прочая, а мрачный темноволосый тип за её плечом – мой коллега-демон, друг «семьи» и заноза в её ангельской заднице, как, впрочем, и я, которого она много веков подряд пытается перевоспитать. Последней каплей послужила информация о том, что я должен провести с девицей ночь любви, потому что только истинная страсть пробудит во мне воспоминания о прошлых жизнях. Кажется, я их послал. Вежливо, культурно, но обстоятельно, откровенно заявив девушке, что не помню ровным счётом ничего из сказанного ею, она сама не в моём вкусе и вообще мне никогда не нравились блондинки, а эта их затея – не самый удачный способ знакомства на улице. Ангелица обиженно надула губки, «демон» хрипло рассмеялся, попутно шепнув девушке, что я – «это точно он».
Засим мы расстались и разошлись в разные стороны, но завтра, послезавтра и все последующие дни эта парочка появлялась то тут то там, подкарауливая меня на подходе к офису, наблюдая, как я делаю покупки, выглядывая из-за угла, когда я шёл пить кофе или просто гулял по городу. А когда понимали, что я их заметил, уже не скрываясь подходили ближе и заводили прежнюю песню. Больше говорила ангелоподобная девушка, с первой встречи, видно, решившая сменить тактику: уже не тянула откровенно в свои объятия, но зато напропалую кокетничала (умело и грамотно, ничего не скажешь), выгодно подчёркивала свои многочисленные достоинства и описывала картины прошлого, которые, по её мнению, должны были подстегнуть меня пожелать всё вспомнить. Темноволосый всё больше молчал и едва заметно улыбался, щурил глаза, наблюдая со стороны и лишь изредка отпуская язвительные комментарии.
Через месяц они начали разделяться и приглядывать за мной уже поодиночке. Подходили реже, доставали меньше. Ангелица уже не так часто лезла с поцелуями, всё больше вздыхала печально. Темноволосый всё больше разговаривался, цепляясь за одну мою язвительную фразу – и мы могли долго обмениваться любезностями на самые разные темы, чуть не убивая друг друга глазами. Девушка предприняла ещё одну попытку в конце сентября. Уселась за мой столик в кафе, заказала чай с шоколадным тортом и начала рассказывать мне обо мне, пытаясь доказать, что действительно хорошо меня знает, а значит, не могла за несколько недель всё выведать, но наблюдала веками. О том, какие жанры литературы я предпочитаю, какие картины мне больше всего по душе, какие я пью вина и соки, что люблю есть и где проводить свободное время, какие у меня есть привычки и странности, под какую музыку я люблю писать свои сказки… Многое, очень много и всё – прямо в точку. Кроме одной маленькой детали, которая почему-то показалась мне крайне важной, настолько значимой, что в мыслях отпечаталась, словно клеймо на коже. «Ты терпеть не можешь гранаты», - сказала она. Я запомнил.
Несколько дней спустя наступил октябрь, неожиданно похолодало, а я умудрился оказаться далеко от дома без зонта, когда с неба рухнул самый настоящий водопад, будто тучи месяц удерживали влагу в себе, а теперь просто не выдержали, обрушив всё разом на город. Моя одежда промокла до нитки, и предстояло ещё битый час добираться домой, так что не избежать бы сильнейшей простуды, если бы не появление того самого темноволосого, тоже мокрого до нитки, но зато с известием о том, что он живёт совсем недалеко. Свет меня знает, что потянуло согласиться, но через полтора часа я уже сидел в удобном кресле, хорошенько прогревшись в душе, одевшись в предложенную мне пижаму на несколько размеров больше, закутавшись в халат и попивая ароматный шиповниковый чай. Гостеприимный «демон» сидел на диване напротив, беседуя со мной и периодически отрывая виноградины с ветки, лежащей на большом блюде для фруктов, занимавшем почти половину стола. «Будешь что-нибудь?» - спросил он, кивая на большой выбор фруктов. Я метнул взгляд в два крупных граната, хмыкнул и поднялся, направляясь на кухню, чтобы помыть чашку. «Буду, когда вернусь», - ответил хозяину дома и ушёл из гостиной.
А когда вернулся, замер на пороге с открытым ртом: «демон» сидел перед столиком, держал в руках гранат и осторожно очищал его, складывая освобождённые от плена зёрна в пиалу. «Ты же любишь гранаты?» - заметив моё выражение лица, уточнил он, хотя вопроса в его голосе не было. Я лишь кивнул, медленно направившись к нему, чтобы наклониться и, зачерпнув несколько зёрен из пиалы, отправить их в рот. Гранат обжёг язык кисловатым соком, флэш-беком возвращая в памяти момент из недавней беседы с «любовью всей моей жизни», к которой я не испытывал ровным счётом ничего, кроме трепетной нежности, как к поистине доброму и ангелоподобному существу: «Ты терпеть не можешь гранаты». А ведь я их люблю. Очень люблю. До одури люблю. Люблю лежать в постели, поставив рядом блюдце с очищенными зёрнами и по одному, два или даже горсти отправлять их в рот. Но ненавижу чистить. Такая мелочь, глупость, ерунда, не правда ли?
«В этих ваших прошлых жизнях я изменял ей с тобой», - сказал я, наклоняясь к «демону» почти вплотную и потому отлично замечая, как замерла его рука на уже почти выпотрошенном плоде, как дёрнулся край губ и сжалась челюсть. Всего на мгновение – и тут же лицу вернулось спокойное равнодушие, и он вопросительно поднял на меня взгляд, спрашивая: «С чего ты взял?». Улыбнувшись, я зачерпнул горсть зёрен и посмотрел, как они бликовали в неярком свете настолько лампы. «Я люблю гранаты», - ответил «демону», отправил горсть зерён в рот и наклонился к его губам.
На следующее утро я помню всё.
вторник, 20 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Мы живём в разных вселенных, разбросанных в бесконечности космоса на триллионы световых лет. Забавно, правда же: космос чернее чёрного, а годы - световые! Вот только свет в темноте выжигает глаза, выжимает слезу, вынуждает двигаться вслепую, бестолково шаря перед собой руками перед тем, как сделать малюсенький шажок. Но что такое один шаг от Земли до альфы Змееносца?
Мы живём на разных планетах, разбросанных по Вселенной, как стеклянные шарики из прорвавшегося поясного мешочка, упавшие на твёрдый асфальт и разбежавшиеся во все стороны. Каждый шарик - планета. Думаешь, все цивилизации научатся строить межпланетные корабли?
Мы живём в разных системах бытия, в разноцветных чернильных точках на огромном белом листе бумаги, прозрачным скотчем приклеенном к пожелтевшим от времени обоям. Или как чертёж, где между точками проведены линии, создающие лабиринт похлеще обители Минотавра. Видел схему токийского метро? То-то же.
Мы живём на разных планетах, разбросанных по Вселенной, как стеклянные шарики из прорвавшегося поясного мешочка, упавшие на твёрдый асфальт и разбежавшиеся во все стороны. Каждый шарик - планета. Думаешь, все цивилизации научатся строить межпланетные корабли?
Мы живём в разных системах бытия, в разноцветных чернильных точках на огромном белом листе бумаги, прозрачным скотчем приклеенном к пожелтевшим от времени обоям. Или как чертёж, где между точками проведены линии, создающие лабиринт похлеще обители Минотавра. Видел схему токийского метро? То-то же.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
В последнее время очень люблю неожиданно проснуться, вырваться из объятий Морфея раньше срока, уже готовясь подниматься на работу, сонно потирая глаза и чувствуя недовольство в адрес всей Вселенной, а потом вдруг осознать, что за окном ещё совершенно темно и до звонка будильника осталось два часа, час или даже тридцать минут – сколько угодно мало, но главное, что ещё не нужно вставать и можно спать дальше. И вот в эти короткие секунды между мучительным пробуждением и повторным засыпанием (пусть даже не слишком надолго) наступает миг невероятного, пронзительного, потрясающего, невообразимого счастья. Самого настоящего.
…А потом звонит будильник. И можно снова ненавидеть весь мир.
…А потом звонит будильник. И можно снова ненавидеть весь мир.
воскресенье, 18 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
for Ш.
Эй, вира! Ты, матрос! Руби канаты!
Где чёртов лоцман, кракен его цапни в глаз?
Сегодня, господа мои пираты,
мы украдём у губернатора алмаз!
А после прочь – и только нас видали,
навстречу ночи, морю, демонам-ветрам.
Какие, к чёрту, могут быть печали
у тех, чьи души буря рвёт напополам?
Одна часть всё ещё в телах хранится,
другая же навек с волной обручена,
одна обречена из плоти биться,
вторая дьяволом свободе отдана.
Эй, юнга, не ленись, не пялься в небо,
давай смоли полы, трудись и не зевай!
Мальчишка, ты и в море толком не был,
но всё изменится сегодня, так и знай.
Пусть губернатор спит в своей кровати,
пусть видит скучные и правильные сны.
Мы проберёмся и беззвучно схватим,
похитим самый главный приз его казны –
алмаз неогранёный, с кожей нежной,
со взором карим, отразившим лунный блик
(как судорожно пальцы её держат
ночной сорочки тонкий белый воротник!).
Подите прочь, морские псы, довольно!
Добычу сами поделите меж собой.
Ваш капитан возьмёт алмаз и только,
и чтоб никто в мою каюту – ни ногой!
Играет ветер с белой занавеской,
на кухне радио шумит, как океан.
Во сне ты моя пленная невеста,
я – твой супруг навек, пират и капитан.
Увы, но штора парусом не станет,
не обратится наша спальня кораблём…
Ну что ж, тогда тебя я приглашаю:
давай по рее прогуляемся вдвоём.
Эй, вира! Ты, матрос! Руби канаты!
Где чёртов лоцман, кракен его цапни в глаз?
Сегодня, господа мои пираты,
мы украдём у губернатора алмаз!
А после прочь – и только нас видали,
навстречу ночи, морю, демонам-ветрам.
Какие, к чёрту, могут быть печали
у тех, чьи души буря рвёт напополам?
Одна часть всё ещё в телах хранится,
другая же навек с волной обручена,
одна обречена из плоти биться,
вторая дьяволом свободе отдана.
Эй, юнга, не ленись, не пялься в небо,
давай смоли полы, трудись и не зевай!
Мальчишка, ты и в море толком не был,
но всё изменится сегодня, так и знай.
Пусть губернатор спит в своей кровати,
пусть видит скучные и правильные сны.
Мы проберёмся и беззвучно схватим,
похитим самый главный приз его казны –
алмаз неогранёный, с кожей нежной,
со взором карим, отразившим лунный блик
(как судорожно пальцы её держат
ночной сорочки тонкий белый воротник!).
Подите прочь, морские псы, довольно!
Добычу сами поделите меж собой.
Ваш капитан возьмёт алмаз и только,
и чтоб никто в мою каюту – ни ногой!
Играет ветер с белой занавеской,
на кухне радио шумит, как океан.
Во сне ты моя пленная невеста,
я – твой супруг навек, пират и капитан.
Увы, но штора парусом не станет,
не обратится наша спальня кораблём…
Ну что ж, тогда тебя я приглашаю:
давай по рее прогуляемся вдвоём.
пятница, 16 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
среда, 14 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Знаешь, в твоих глазах хранится целая летопись – летопись длиною в несколько жизней, быть может, сотен или даже больше. Она записана в тонких морщинках, едва заметных, почти не существующих, видимых лишь в те мгновения, когда ты широко улыбаешься, то есть довольно часто. Это даже не морщинки, право же, тонкие невесомые паутинки, сплетённые из времени и самого воздуха. И ведь именно в них сокрыта история, представляешь? Они чем-то похожи на тысячелистник: как из одного стебля вырастает много тонких веточек, на которых уже белеют цветки, так и паутинки в уголках твоих глаз сплетены воедино, а к краям распутываются, рассыпаются в разные стороны, тянутся куда-то в бесконечность и тают, так ни до чего не дотянувшись. Хрупкие, тонкие, беззащитные – и хранящие в себе множество тайн.
Знаешь, всякий раз, когда ты моргаешь, из твоей памяти исчезает какое-то воспоминание. Маленький фрагмент, одиночный кадр далёкого прошлого, камешек в детском ботинке, кусок пластыря на лбу в младших классах, смазанная помада на первом свидании. Сущая безделица, мелочь, ерунда, но всё же частица твоего прошлого. А ведь моргаешь ты очень часто, правда? И вот так каждые несколько секунд тебе приходилось бы лишаться своей памяти, если бы не эти морщинки в уголках глаз, которые собирают и бережно хранят каждый осколок твоей жизни, независимо от того, велик он или мал.
Знаешь, мне всё-таки удалось отыскать один способ чтения, один-единственный. Не самый лучший, не ахти какой точный, но он хотя бы даёт возможность не позволить всей этой летописи сгинуть, оставляя какие-то крохи. Хочешь, научу?
Знаешь, ведь так у тебя будет шанс узнать если не летописи жизней сотен людей, то хотя бы историю одного человека. А это совсем немало. Быть может, даже очень много.
В каждой нити паутины-морщинки – жизнь, десятки жизней, сотни жизней тех, кого хоть единожды видели твои глаза. Ты можешь давно забыть, на кого был похож сосед по парте в первом классе, чем пахло из квартиры напротив летом твоего четвёртого года жизни, как звучал смех давно умершей бабушки и на что похож по вкусу первый поцелуй во время игры в «бутылочку» на даче. Ты можешь уже не помнить всех этих людей, их голоса и впечатление, которое они на тебя производили, но твои глаза, однажды увидев, уже не забывают.
Знаешь, всякий раз, когда ты моргаешь, из твоей памяти исчезает какое-то воспоминание. Маленький фрагмент, одиночный кадр далёкого прошлого, камешек в детском ботинке, кусок пластыря на лбу в младших классах, смазанная помада на первом свидании. Сущая безделица, мелочь, ерунда, но всё же частица твоего прошлого. А ведь моргаешь ты очень часто, правда? И вот так каждые несколько секунд тебе приходилось бы лишаться своей памяти, если бы не эти морщинки в уголках глаз, которые собирают и бережно хранят каждый осколок твоей жизни, независимо от того, велик он или мал.
Если бы можно было читать морщинки, как книгу, скользить от одной тонкой едва видимой линии к другой, словно перелистывая страницы, - сколько невероятных историй можно было бы узнать! Но ты не умеешь, никто не умеет расшифровывать сетки морщин в уголках глаз. Истории умирают вместе с человеком, исчезают в небытие, так ни разу никому и не рассказанные.
Знаешь, мне всё-таки удалось отыскать один способ чтения, один-единственный. Не самый лучший, не ахти какой точный, но он хотя бы даёт возможность не позволить всей этой летописи сгинуть, оставляя какие-то крохи. Хочешь, научу?
Нужно тихо-тихо сидеть, долго-долго глядя в глаза, молчаливо улыбаться и не тяготиться тишиной. Смотреть, смотреть, смотреть, не отводить глаз, не пытаться думать о чём-то ином, кроме взгляда напротив и того, что по-настоящему сокрыто в нём, как в запыленном старом зеркале, которое следует протереть, прежде чем пытаться увидеть отражение. Молчать, улыбаться, внимательно смотреть, а потом, когда почувствуешь, что пришло время – поверь, ты и правда ощутишь, когда и если оно настанет, - наклониться и осторожно коснуться губами сети морщинок в уголках глаз.
Знаешь, ведь так у тебя будет шанс узнать если не летописи жизней сотен людей, то хотя бы историю одного человека. А это совсем немало. Быть может, даже очень много.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Наверное, в каждой семье есть какие-то традиции. Праздничные, кулинарные, каждодневные или приуроченные к каким-то вроде бы не праздничным, но памятным событиям. Например, в семье одной моей знакомой каждый сезон в ночь на первое число происходит ритуал встречи весны, осени, зимы или лета. Есть в этом что-то языческое и прекрасное. Другой мой приятель раз в год на протяжении вот уже двадцати четырёх лет пишет письмо отцу, потом сжигает и пускает по ветру. Его отец умер, когда мальчику было три года. Это уже не говоря о всеобщих традициях, известным всем и вся, как цветы на Восьмое марта, тягание за уши на день рождения, ёлка на Новый год. И традиции в еде тоже есть, хотя, казалось бы, что уж. Множество религиозных у каждой конфесси, а ведь это невероятно интересно, даже если не быть приверженцом той или иной веры. Салат "оливье" на столах каждой первой пост-советской семьи. Шоколад на день Святого Валентина в Японии.
В моей странной семье, где все друг другу, в сущности, почти чужие люди, как ни странно, тоже есть такая вот кулинарная традиция. Ей, правда, не так много лет, что-то около сорока, если не изменяет память, но всё равно она мне нравится. С детства нравилась (пожалуй, то немногое, что действительно радовало каждый Новый год) и до сих пор так осталось. Моя бабушка каждый год тридцать первого декабря готовит штуку, названия которой даже не знаю. Лакомство к чаю: как-то специфически залитые расплавленной нугой обыкновенные кукурузные палочки. Когда нуга застывает и твердеет, это "блюдо" можно резать на относительно тонкие куски и подавать к чаю. Жутко сладко, особенно при моей нелюбви к сладкому, аж до болезненных ощущений в зубах. Но вкусно, нечего сказать.
Когда-то я спросил у бабушки, откуда она взяла рецепт и как давно уже готовит эту штуку. Бабушка рассказала, что где-то в середине-конце шестидесятых, когда работала в "Скорой" (да-да, бабушка как раз по той линии, где у меня почти все так или иначе связаны с медициной), одна из медсестёр иногда угощала коллег такими вот лакомствами. Какими-то странными печеньями из лимонов, протёртых прямо с цедрой, дивно вкусными сладкими лепёшками из зачерствевшего хлеба и вот этой штукой из кукурузных палочек. Что-то вроде "как из ничего сделать конфетку". В те годы это иногда было весьма актуально. Медсестра та была еврейкой, и научила бабушку многим рецептам, вот только моя прародительница оказалась плохой ученицей, сложные рецепты тут же выбросила из головы, остальные позабыла, а вот этот единственный сохранила в памяти.
С Нового года осталось ещё несколько кусочков - эта штука не черствеет практически, - и я запиваю крепким чёрным чаем убийственно сладкое, но всё же вкусное лакомство. И почему-то думается о времени сорок лет назад, затюканном отделении "Скорой" и чуть полноватой безымянной медсестричке с вьющимися чёрными волосами, слегка крупноватым носом на симпатичном лице, и быстрыми тёмными глазами. Она приходит домой после работы, переодевается и моет руки, готовит на кухне печенье из лимонов, протирая их прямо с цедрой, ставит на стол и зовёт семью. Они зажигают свечи, ужинают, стараясь придерживатсья традиций, насколько получается в этой стране в этот год, и тоже думают - каждый о чём-то своём. За окнами темно, суббота, как ни ужасно, рабочий день, и скоро Ханука...
В моей странной семье, где все друг другу, в сущности, почти чужие люди, как ни странно, тоже есть такая вот кулинарная традиция. Ей, правда, не так много лет, что-то около сорока, если не изменяет память, но всё равно она мне нравится. С детства нравилась (пожалуй, то немногое, что действительно радовало каждый Новый год) и до сих пор так осталось. Моя бабушка каждый год тридцать первого декабря готовит штуку, названия которой даже не знаю. Лакомство к чаю: как-то специфически залитые расплавленной нугой обыкновенные кукурузные палочки. Когда нуга застывает и твердеет, это "блюдо" можно резать на относительно тонкие куски и подавать к чаю. Жутко сладко, особенно при моей нелюбви к сладкому, аж до болезненных ощущений в зубах. Но вкусно, нечего сказать.
Когда-то я спросил у бабушки, откуда она взяла рецепт и как давно уже готовит эту штуку. Бабушка рассказала, что где-то в середине-конце шестидесятых, когда работала в "Скорой" (да-да, бабушка как раз по той линии, где у меня почти все так или иначе связаны с медициной), одна из медсестёр иногда угощала коллег такими вот лакомствами. Какими-то странными печеньями из лимонов, протёртых прямо с цедрой, дивно вкусными сладкими лепёшками из зачерствевшего хлеба и вот этой штукой из кукурузных палочек. Что-то вроде "как из ничего сделать конфетку". В те годы это иногда было весьма актуально. Медсестра та была еврейкой, и научила бабушку многим рецептам, вот только моя прародительница оказалась плохой ученицей, сложные рецепты тут же выбросила из головы, остальные позабыла, а вот этот единственный сохранила в памяти.
С Нового года осталось ещё несколько кусочков - эта штука не черствеет практически, - и я запиваю крепким чёрным чаем убийственно сладкое, но всё же вкусное лакомство. И почему-то думается о времени сорок лет назад, затюканном отделении "Скорой" и чуть полноватой безымянной медсестричке с вьющимися чёрными волосами, слегка крупноватым носом на симпатичном лице, и быстрыми тёмными глазами. Она приходит домой после работы, переодевается и моет руки, готовит на кухне печенье из лимонов, протирая их прямо с цедрой, ставит на стол и зовёт семью. Они зажигают свечи, ужинают, стараясь придерживатсья традиций, насколько получается в этой стране в этот год, и тоже думают - каждый о чём-то своём. За окнами темно, суббота, как ни ужасно, рабочий день, и скоро Ханука...
понедельник, 12 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Есть доля правды в утверждении о том, что в трудные времена в человеке наиболее сильны творческие порывы, что именно во время жизни посреди чёрной полосы лучше всего придумываются истории, рисуются картины или сочиняются стихи. Во всяком случае, со мной так и есть. И хотя сказки ко мне приходят в любое время дня и ночи, но особенно много и самые интересные - именно тогда, когда трудно, нелегко или откровенно паршиво. Вот ведь странный закон мироздания, n'est-ce pas? Должно быть, что-то вроде попытки вселенной удерживать некий баланс, гармоничность.
Эй, ты там, слышишь меня? Да-да, слышишь, я знаю. Ты всегда там, всё отлично видишь, наблюдая за мной каждое мгновение моего существования и то и дело подбрасывая очередную жизненную неурядицу, портя дорогу впереди рытвинами, ямами и колдобинами, подбрасывая под ноги камни и постоянно пытаясь обрушить на голову небо. Эй, ты! Я же знаю, что каждый божий и чёртов день ты сидишь там у себя и следишь за тем, как я очередной раз решаю подкинутую тобой задачку-головоломку или, не в силах решить, ищу обходной путь. А потом, когда посреди этого безобразия мне в голову вдруг что-то ударяет и я несусь к компьютеру, блокноту или любому другому клочку бумаги, ты садишься рядом, невидимый, заглядываешь через плечо и ноешь над ухом, чтобы я поскорее заканчивал и дал тебе прочитать - терпеть ведь не любишь читать то, что ещё не завершено. Наверное, у меня нахватался, за столько-то лет. Эй ты, не прячься! Я знаю, что не далее как вчера ты придумал очередную мозголомку, которая должна выжать меня, как лимон над бокалом коктейля, досуха, до торчащих наружу волоконцев, до жалкого и глупого вида, который уже никак не восстановить, разве что просто выбросить в мусорное ведро за ненадобностью, как использованный товар.
Эй, ты там, я к тебе обращаюсь! Нет-нет, не надейся, просить у тебя покоя не стану, даже не буду намекать на то, как невовремя ты нынче со своими очередными задачками. Просто хочу помахать тебе рукой и немного над тобой посмеяться. Какой же ты всё-таки нерешительный, чтоб тебя! Я всё жду, когда же ты наконец-то наберёшься мужества и смелости, чтобы признаться хотя бы только самому себе, что я тебе чертовски нравлюсь, а? Что всё это ты делаешь не потому, что тебе доставляет удовольствие наблюдать, как я зубами пытаюсь разгрызть очередной твой каменный грецкий орех, а для того, чтобы видеть, как в процессе сего паршивого действа меня вдруг что-то вдохновляет, подталкивает в спину, чуть ли не рисует крылья за спиной - пусть ненадолго, но всё же. Ну же, признайся, что ты души во мне не чаешь, что отдал бы все свои бессмертные блага за возможность оказаться на грешной земле и выпить со мной кофейку, поговорить о погоде и пройтись вечерком по тёмной улице недалеко от дома! Ну же, не трусь!
Эй, ты! Да-да, ты самый. Кому ж ещё можно орать в такое время и не чувствовать себя полнейшим идиотом? А знаешь, сиди там у себя, сколько влезет, холь и лелей самообман о том, что тебе нравится причинять мне неприятности и сложности, главное - я-то всё знаю. И если однажды мы таки столкнёмся лицом к лицу (или что там у тебя вместо?), ты не дождёшься от меня ни единого дурного слова, ни язвительного замечания, ни ироничной фразы. Я просто улыбнусь, хлопну тебя по плечу и скажу: "Спасибо". И пойду дальше лузгать каменые семечки. И придумывать сказки. Может быть, даже посвящу тебе одну. Когда-нибудь.
Эй, ты там, слышишь меня? Да-да, слышишь, я знаю. Ты всегда там, всё отлично видишь, наблюдая за мной каждое мгновение моего существования и то и дело подбрасывая очередную жизненную неурядицу, портя дорогу впереди рытвинами, ямами и колдобинами, подбрасывая под ноги камни и постоянно пытаясь обрушить на голову небо. Эй, ты! Я же знаю, что каждый божий и чёртов день ты сидишь там у себя и следишь за тем, как я очередной раз решаю подкинутую тобой задачку-головоломку или, не в силах решить, ищу обходной путь. А потом, когда посреди этого безобразия мне в голову вдруг что-то ударяет и я несусь к компьютеру, блокноту или любому другому клочку бумаги, ты садишься рядом, невидимый, заглядываешь через плечо и ноешь над ухом, чтобы я поскорее заканчивал и дал тебе прочитать - терпеть ведь не любишь читать то, что ещё не завершено. Наверное, у меня нахватался, за столько-то лет. Эй ты, не прячься! Я знаю, что не далее как вчера ты придумал очередную мозголомку, которая должна выжать меня, как лимон над бокалом коктейля, досуха, до торчащих наружу волоконцев, до жалкого и глупого вида, который уже никак не восстановить, разве что просто выбросить в мусорное ведро за ненадобностью, как использованный товар.
Эй, ты там, я к тебе обращаюсь! Нет-нет, не надейся, просить у тебя покоя не стану, даже не буду намекать на то, как невовремя ты нынче со своими очередными задачками. Просто хочу помахать тебе рукой и немного над тобой посмеяться. Какой же ты всё-таки нерешительный, чтоб тебя! Я всё жду, когда же ты наконец-то наберёшься мужества и смелости, чтобы признаться хотя бы только самому себе, что я тебе чертовски нравлюсь, а? Что всё это ты делаешь не потому, что тебе доставляет удовольствие наблюдать, как я зубами пытаюсь разгрызть очередной твой каменный грецкий орех, а для того, чтобы видеть, как в процессе сего паршивого действа меня вдруг что-то вдохновляет, подталкивает в спину, чуть ли не рисует крылья за спиной - пусть ненадолго, но всё же. Ну же, признайся, что ты души во мне не чаешь, что отдал бы все свои бессмертные блага за возможность оказаться на грешной земле и выпить со мной кофейку, поговорить о погоде и пройтись вечерком по тёмной улице недалеко от дома! Ну же, не трусь!
Эй, ты! Да-да, ты самый. Кому ж ещё можно орать в такое время и не чувствовать себя полнейшим идиотом? А знаешь, сиди там у себя, сколько влезет, холь и лелей самообман о том, что тебе нравится причинять мне неприятности и сложности, главное - я-то всё знаю. И если однажды мы таки столкнёмся лицом к лицу (или что там у тебя вместо?), ты не дождёшься от меня ни единого дурного слова, ни язвительного замечания, ни ироничной фразы. Я просто улыбнусь, хлопну тебя по плечу и скажу: "Спасибо". И пойду дальше лузгать каменые семечки. И придумывать сказки. Может быть, даже посвящу тебе одну. Когда-нибудь.
пятница, 09 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Я могу написать тебе письмо на кленовых листьях, золотисто-багряных лоскутах подвенечного платья осени, от которых пахнет покоем и умиротворением, остывающим солнцем и солью небесных слёз. На десятке или даже сотне листьев, а потом сшить их тонкой нитью - почти невидимой, совсем прозрачной паутиной, найденной в своих тёмных прядях и в какое-то мгновение даже принятой за седой волос. Написать, сшить - и выпустить в окно, чтобы почтальон-ветер принёс их тебе на закате следующего дня и бросил на голову, как венок. Листья и ожерелье из алой рябины, мой тебе подарок из осени; я отчего-то уверен, что на твоей груди ничто не будет смотреться так же хорошо.
Я могу написать тебе письмо на ясном небе, светло-голубом полотне этого мира, податливом и послушном, способном принять на свою плоть любые символы и знаки. Написать белым, отрывая от большого облака маленькие кусочки и подбрасывая их вверх в особом порядке, чтобы они в конце концов составили понятный тебе узор. Написать чёрным, осторожно, но решительно касаясь бьющих электрическими иглами туч, которые разбавят бело-голубое совершенство. Написать - и призвать гром и молнию, чтобы они перевернули мир с ног на голову и моё небо-письмо оказалось прямо над тобой.
Я могу написать тебе письмо на старом пергаменте, сделанном своими руками из обыкновенного альбомного листа при помощи свечи, йода и наждачной бумаги, но тш-ш, не стоит раскрывать все тайны, иначе очарование может исчезнуть. Написать на старом пергаменте маслянисто-чёрными чернилами, водя уже отвыкшей писать такие письма рукой, пальцы которой скоро затекут, отчего почерк с каждой новой строкой станет всё более трудночитаем. Написать, свернуть в неровную трубку с чуть потрёпанными краями, как будто письму этому и впрямь миновало уже несколько десятилетий, опустить в бутыль тёмного стекла, заткнуть пробкой и запечатать воском. Потом бросить в реку, самую обыкновенную городскую реку, которая течёт под серыми мостами, мимо серых домов, в плену серого асфальта - к далёкому-далёкому морю. Из моря в другую реку, озеро, стремительный поток - через все воды мирового океана передать тебе моё послание.
Я могу написать тебе письмо на белом покрывале снега. На горных вершинах осколками льда. На лицах пилигримов, идущих на восход. На звёздном мерцании и Северном сиянии. На стенах домов и окнах последних автобусов, спешащих в парк. На лужах. На одуванчиках. На полях шляп. На серебряных и золотых браслетах модниц. На коробках шоколадных конфет. На ящиках марокканских мандаринов. На виниловых пластинках. На рисунках тату. На коже, снятой с убитого охотником крокодила. На воздухе. Или на своих пальцах - касаясь.
Но я не могу отправить послание, не зная ни адреса, ни даже имени адресата.
Я могу написать тебе письмо на ясном небе, светло-голубом полотне этого мира, податливом и послушном, способном принять на свою плоть любые символы и знаки. Написать белым, отрывая от большого облака маленькие кусочки и подбрасывая их вверх в особом порядке, чтобы они в конце концов составили понятный тебе узор. Написать чёрным, осторожно, но решительно касаясь бьющих электрическими иглами туч, которые разбавят бело-голубое совершенство. Написать - и призвать гром и молнию, чтобы они перевернули мир с ног на голову и моё небо-письмо оказалось прямо над тобой.
Я могу написать тебе письмо на старом пергаменте, сделанном своими руками из обыкновенного альбомного листа при помощи свечи, йода и наждачной бумаги, но тш-ш, не стоит раскрывать все тайны, иначе очарование может исчезнуть. Написать на старом пергаменте маслянисто-чёрными чернилами, водя уже отвыкшей писать такие письма рукой, пальцы которой скоро затекут, отчего почерк с каждой новой строкой станет всё более трудночитаем. Написать, свернуть в неровную трубку с чуть потрёпанными краями, как будто письму этому и впрямь миновало уже несколько десятилетий, опустить в бутыль тёмного стекла, заткнуть пробкой и запечатать воском. Потом бросить в реку, самую обыкновенную городскую реку, которая течёт под серыми мостами, мимо серых домов, в плену серого асфальта - к далёкому-далёкому морю. Из моря в другую реку, озеро, стремительный поток - через все воды мирового океана передать тебе моё послание.
Я могу написать тебе письмо на белом покрывале снега. На горных вершинах осколками льда. На лицах пилигримов, идущих на восход. На звёздном мерцании и Северном сиянии. На стенах домов и окнах последних автобусов, спешащих в парк. На лужах. На одуванчиках. На полях шляп. На серебряных и золотых браслетах модниц. На коробках шоколадных конфет. На ящиках марокканских мандаринов. На виниловых пластинках. На рисунках тату. На коже, снятой с убитого охотником крокодила. На воздухе. Или на своих пальцах - касаясь.
Но я не могу отправить послание, не зная ни адреса, ни даже имени адресата.
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Я выпиваю приблизительно по десять чашек чаю за день. Крепкого чёрного чаю, смешанного с небольшим добавлением китайского зелёного и щепотки засушенных с лета трав. Такого крепкого, что в полумраке комнаты он кажется непрозрачным, как тёмный кофейный омут, но с запахом трав. Долька лимона похожа на молодой полумесяц в ночном небе, а блики свечного пламени - на россыпь звёзд. По линиям проводов течёт электронная кровь, в телефонных трубках слышится сердцебиение, а все изображения на мониторе компьютера, эти бесконечные единицы и нули, создающие илюзорный мир, всего лишь единицы и нули, не более того.
Я выпиваю приблизительно по десять чашек чаю за день. Завтракаю всухомятку на бегу, часто забываю про обед и ужинаю раз в три дня. Зато в холодильнике очень быстро кончаются гранаты и мандарины. И вино в баре. Красное полусухое. И чай в многочисленных коробках - в них так быстро становится видно дно, что можно, наверное, начинать отмерять время чайными пачками. Открыть одну - и начать новую жизнь. Цедить из пачки по ложечке засушенного серо-зелёного времени, заливать кипятком и отправлять в недолгое путешествие по гортани. Время будет горячим, ароматным и крепким. Жидким и дарящим тепло изнутри. А после ждать, пока внизу небольшой картонной или медной коробки покажется дно, слегка присыпанное последними мгновениями. Время кончится и наступит час начинать новое время как новую жизнь.
Я выпиваю приблизительно по десять чашек чаю за день. И нет, я не думаю о тебе, дьявольское отродье...
Я выпиваю приблизительно по десять чашек чаю за день. Завтракаю всухомятку на бегу, часто забываю про обед и ужинаю раз в три дня. Зато в холодильнике очень быстро кончаются гранаты и мандарины. И вино в баре. Красное полусухое. И чай в многочисленных коробках - в них так быстро становится видно дно, что можно, наверное, начинать отмерять время чайными пачками. Открыть одну - и начать новую жизнь. Цедить из пачки по ложечке засушенного серо-зелёного времени, заливать кипятком и отправлять в недолгое путешествие по гортани. Время будет горячим, ароматным и крепким. Жидким и дарящим тепло изнутри. А после ждать, пока внизу небольшой картонной или медной коробки покажется дно, слегка присыпанное последними мгновениями. Время кончится и наступит час начинать новое время как новую жизнь.
Я выпиваю приблизительно по десять чашек чаю за день. И нет, я не думаю о тебе, дьявольское отродье...
среда, 07 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
- Уху! - бесстрашно воскликнул в туман Ёжик и поёжился, глядя на надвигающиеся со всех сторон ахи-страхи. - Уху-ху!
- Ну что ты кричишь? - послышался негромкий голос всего в двух шагах от него, и тут же из белёсой мути выступила лошадь. Нет, не так: Белая Лошадь, потрясающе высокая, статная, со стройными крепкими ногами, сверкающей гривой, расчёсанной волосок к волоску, и глубокими выразительными глазами. А как она шевелила своим восхитительным хвостом, то и дело стегая себя по округлым бокам!
- Нич-чего, - ошеломлённый Ёжик судорожно сглотнул, читая молитвы всем известным ему лешим и кикиморам, чтобы эта прекрасная дама не почувствовала, как от него несёт самогоном. - Я вас звал!
- Меня? - потрясающая Белая Лошадь удивлённо похлопала длинными ресницами и подошла чуть ближе к Ёжику. - А зачем?
- Чтобы признаться в любви! - решился на откровение Ёжик, подумав, что напор и страсть затмят алкогольные пары. - Я ждал вас всю жизнь, всю свою дурацкую ежовую жизнь! Ждал, что однажды вы вот так выплывете из тумана, выйдете мне навстречу и одарите счастьем лицезреть вас, расчёсывать вашу роскошную гриву, гладить вас между ушами, подбирать к вашему хвосту ленты и бантики! О, душа моя, сердце моё, любовь моя!
- Ой! - Белая Лошадь удивлённо села на прямо на сухие листья от такого напора и отчаянно зарделась.
- Я подарю вам весь мир, сорву с неба звёзды и брошу к вашим копытам, налью в ваше корыто Млечный путь! - меж тем разошёлся Ёжик, подбадриваемый сидящим в ним алкогольным духом. - Я посвящу вам десяток поэм, сотню сонетов и тысячу стихов, я окружу ваши будни красотой и шиком, я возведу вас на престол мироздания, я отдам вам на растерзание своё сердце и свою жизнь! О прекрасная, дивная, сексуальная, неотразимая, неподражаемая моя Белая Лошадь!!!
- Так ведь я же не Белая Лошадь, - после долгой паузы грустно сказала "Белая Лошадь", поднимаясь с листьев и разочарованно поникая головой.
- Дык... Дык... А как? А что...? Глюк? - растерянно развёл лапками Ёжик, сивушно икая. - Дык что ж делать?
- Пить меньше! - печально вздохнул Иа-Иа и побрёл к себе домой.
- Ну что ты кричишь? - послышался негромкий голос всего в двух шагах от него, и тут же из белёсой мути выступила лошадь. Нет, не так: Белая Лошадь, потрясающе высокая, статная, со стройными крепкими ногами, сверкающей гривой, расчёсанной волосок к волоску, и глубокими выразительными глазами. А как она шевелила своим восхитительным хвостом, то и дело стегая себя по округлым бокам!
- Нич-чего, - ошеломлённый Ёжик судорожно сглотнул, читая молитвы всем известным ему лешим и кикиморам, чтобы эта прекрасная дама не почувствовала, как от него несёт самогоном. - Я вас звал!
- Меня? - потрясающая Белая Лошадь удивлённо похлопала длинными ресницами и подошла чуть ближе к Ёжику. - А зачем?
- Чтобы признаться в любви! - решился на откровение Ёжик, подумав, что напор и страсть затмят алкогольные пары. - Я ждал вас всю жизнь, всю свою дурацкую ежовую жизнь! Ждал, что однажды вы вот так выплывете из тумана, выйдете мне навстречу и одарите счастьем лицезреть вас, расчёсывать вашу роскошную гриву, гладить вас между ушами, подбирать к вашему хвосту ленты и бантики! О, душа моя, сердце моё, любовь моя!
- Ой! - Белая Лошадь удивлённо села на прямо на сухие листья от такого напора и отчаянно зарделась.
- Я подарю вам весь мир, сорву с неба звёзды и брошу к вашим копытам, налью в ваше корыто Млечный путь! - меж тем разошёлся Ёжик, подбадриваемый сидящим в ним алкогольным духом. - Я посвящу вам десяток поэм, сотню сонетов и тысячу стихов, я окружу ваши будни красотой и шиком, я возведу вас на престол мироздания, я отдам вам на растерзание своё сердце и свою жизнь! О прекрасная, дивная, сексуальная, неотразимая, неподражаемая моя Белая Лошадь!!!
- Так ведь я же не Белая Лошадь, - после долгой паузы грустно сказала "Белая Лошадь", поднимаясь с листьев и разочарованно поникая головой.
- Дык... Дык... А как? А что...? Глюк? - растерянно развёл лапками Ёжик, сивушно икая. - Дык что ж делать?
- Пить меньше! - печально вздохнул Иа-Иа и побрёл к себе домой.
вторник, 06 января 2009
Мой способ шутить – говорить правду. Нет на свете ничего смешнее. ©Б.Шоу
Историю, которая произошла в Минске в 2007-2008 годах, рассказывали много раз до и расскажут много раз после, но авторы этого скетч-фильма нашли свой собственный способ поведать о ней. Особенный и замечательный.
Спасибо
Рыжей ведьме за напоминание.
Это действительно красиво.

Спасибо

Это действительно красиво.
